В гостях у турок

Лейкин Николай Александрович

— Отъ гостильница Метрополь! Добри одаи! Добри комнаты! Билиге циммернъ! Шамбръ мебле!

— Готель Метрополь! Сюда, сюда! Поманили его супруги.

Баранья шапка и фуражка съ надписью ухватились за ихъ ручной багажъ и потащили его изъ вагона.

XXI

Черезъ пять минутъ супруги Ивановы хали уже въ приличномъ фаэтон, направляясь отъ желзнодорожной станціи по Витошкой улиц въ гостиницу. На козлахъ фаэтона сидлъ кучеръ въ бараньей шапк, стоялъ багажный сундукъ, а на сундук торчалъ молодецъ въ фуражк съ надписью «Метрополь». Фаэтонъ былъ загроможденъ подушками, баулами, кардонками и саквояжами

супруговъ. Лошади неслись быстро. Направо и налво мелькали старые убогіе домишки въ перемежку съ новыми домиками внской архитектуры. Движенія на улиц было куда больше, чмъ на улицахъ Блграда. Спшили куда-то военные въ форм почти тожественной съ нашей офицерской формой, попадались бараньи шапки, шляпы котелкомъ, цилиндры, прохали три-четыре фаэтона съ дамами попарно и въ одиночку.

— Посмотри, здсь совсмъ другая жизнь, чмъ въ Блград, обратилась Глафира Семеновна къ мужу.

— Маленькій Парижъ? улыбнулся Николай Ивановичъ.

— А что ты думаешь? Если ужъ тотъ блградецъ назвалъ свой Блградъ маленькой Вной, то, по моему, Софія куда больше похожа на маленькій Парижъ. Вонъ и раскрашенныя афиши, какъ въ Париж, налплены на забор.

И въ самомъ дл, чмъ дальше, тмъ движенія было больше, а когда подъхали въ гостиниц, находившейся въ торговомъ квартал, противъ мечети и турецкой бани, то на улиц ужъ стояли и бродили группы изъ трехъ-четырехъ человкъ. Здсь разнощики продавали мелкую рыбу въ плетеныхъ ивовыхъ корзинкахъ, на дверяхъ лавокъ были вывшаны бараньи туши, въ окнахъ пивной виднлись усатыя и бородатыя лица и въ нее и изъ нея, то и дло, выходили и входили постители, хлопая двернымъ блокомъ.

Фаэтонъ остановился у подъзда, находящагося на углу двухъ улицъ. Молодецъ, въ фуражк съ надписью, соскочилъ съ козелъ. Выбжалъ швейцаръ въ фуражк съ позументомъ и вдвоемъ они начали разгружать фаэтонъ.

— Говорите по-русски? обратился Николай Ивановичъ къ швейцару.

— Мало, господине. Вамъ номеръ? Има, господине.

— Да пожалуйста самый лучшій номеръ.

— Има, има.

Супруговъ повели по лстниц, уставленной запыленными искусственными растеніями въ горшкахъ и устланной недорогимъ, но свжимъ ковромъ, и въ корридор перваго этажа распахнули дверь. Число сопровождавшей ихъ прислуги увеличилось. Появилась черноглазая горничная, повязанная по русски расписнымъ ситцевымъ платкомъ русскаго-же издлія, стоялъ корридорный — рослый бородатый человкъ въ рыжемъ клтчатомъ пиджак и зеленомъ коленкоровомъ передник. Комната, которую показывали, была большая, въ четыре окна, съ балкономъ, съ внскою мебелью, съ кроватями на внскій манеръ и застланная посредин ковромъ.

— Пять левы… объявилъ корридорный.

— Фу, дешевизна! вырвалось у Глафиры Семеновны.

— Беремъ, беремъ, сказалъ Николай Ивановичъ и вошелъ въ комнату, но прежде него туда ужъ ворвалась горничная и быстро начала сдергивать съ постелей покрывала и надвать на подушки чистыя наволочки, лежавшія подъ покрываломъ.

Разныя усатыя и бородатыя смуглыя физіономіи въ потертыхъ пиджакахъ втаскивали уже въ номеръ вещи супруговъ. Затмъ, одинъ изъ молодцовъ притащилъ ведро воды и началъ наливать въ умывальный кувшинъ, другой втащилъ вязку дровъ и сталъ топить печь, представляющую изъ себя теракотовое сооруженіе съ колоннами, которыя состояли изъ трубъ.

Супруги снимали съ себя пальто и калоши и приготовлялись переодться и умыться.

— Прежде всего пость, обратился Николай Ивановичъ съ корридорному.

— Сднете, моля ви… (т. е. садитесь пожалуйста), пригласилъ тотъ, указывая на стулъ и, вынувъ изъ кармана изрядно замасленную тетрадку, положилъ ее на столъ

и сказалъ:- вотъ карта.

— Да что тутъ читать! Есть винеръ шницель?

— О, я мейнъ геръ! — и корридорный заговорилъ по-нмецки.

— Нмецъ?

— Нмски, нмски, кивнулъ корридорный и сталъ разсказывать по-нмецки, что онъ бывалъ даже въ Петербург и знаетъ князя такого-то, графа такого-то, генерала такого-то.

— Такъ вотъ, перебилъ его Николай Ивановичъ. — Два бульона, дв порціи винеръ шницель и чаю, чаю. Только Бога ради, по-русски чаю, настоящимъ манеромъ.

— Име, господине. Що отте? (т. е. что еще)?

— Вино болгарское есть? Венъ де пеи?

— Има, господине. Монастырское вино. Червено или бяло?

— Червено, червено. Бутылку вина. Только хорошаго. Добро вино.

— Разбирамъ (т. е. понимаю), — поклонился корридорный и хотлъ уходить, но тотчасъ-же вернулся и спросилъ у Николая Ивановича его визитную карточку, чтобы записать въ книгу постояльцевъ и выставить на доску въ гостиниц.

Николай Ивановичъ подалъ. Корридорный спросилъ:

— Экселенцъ?

— Ну, пусть буду экселенцъ. Экселенцъ, экселенцъ, кивнулъ ему Николай Ивановичъ.

— Зачмъ ты врешь, Николай! упрекнула мужа Глафира Семеновна, когда корридорный удалился.

— Эва важность! Ну, пусть буду въ Софіи превосходительствомъ. Должно быть, у меня ужъ фигура такая превосходительная, что везд спрашиваютъ, не превосходительство-ли я.

Супруги начали умываться. Горничная, все еще возившаяся съ постелями, начала подавать имъ воды изъ кувшина.

— Собарица? улыбнулась ей Глафира Семеновна, помня сербское слово.

— Слугиня, мадамъ, отвчала та.

— Слугиня? Такъ, такъ… Стало быть по-болгарски горничная — слугиня! Но разв есть какое-нибудь сравненіе между Сербіей и Болгаріей! И народъ здсь образованне. Вотъ ужъ она меня сейчасъ «мадамъ» называетъ! продолжала восторгаться Глафира Семеновна.

— Ты погоди хвалить-то. Вотъ какъ намъ еще сть подадутъ, остановилъ мужъ. — Попъ въ вагон хвалилъ намъ здшніе рестораны, но вдь для попа все хорошо.

Умывшись и переодвшись изъ дорожныхъ костюмовъ, супруги подошли къ окну и начали смотрть на улицу. Передъ окномъ виднлись большая мечеть съ высокимъ минаретомъ и турецкая баня съ куполомъ и съ окнами, расположенными по-турецки, не симетрично, а какъ попало. У стны мечети сидли, поджавъ подъ себя ноги, нищіе турки съ чашечками для сбора денегъ, въ окнахъ бани виднлись красныя голыя тла, которыя вытирались полотенцами. По улиц носили блые хлбы на лоткахъ, ковры, перекинутые черезъ плечо, стояла арба съ глиняными горшками и кувшинами, запряженная парой воловъ, и болгаринъ въ овечьей куртк, въ срой бараньей шапк и синихъ суконныхъ штанахъ, очень смахивающій на нашего хохла изъ Полтавской губерніи, такой-же усатый, съ плохо выбритымъ подбородкомъ, продавалъ болгарскимъ бабамъ въ ситцевыхъ платкахъ, тоже очень смахивающихъ на нашихъ бабъ, свой товаръ изъ арбы. Бабы пробовали горшки, стукая одинъ о другой. Гд-то кончилась школа и бжали ребятишки съ связками книгъ и съ грифельными досками.

— Жизнь здсь… Все таки жизнь есть! Ты посмотри, здсь все-таки движеніе, воскликнула Глафира Семеновна, указывая мужу на улицу. — А въ Блград-то!

— Но ты не должна забывать, что мы здсь въ торговой части, замтилъ супругъ.

— Въ Блград мы и на базар были, когда деньги у жида мняли, а тамъ и десятой доли этого движенія не было.

Послышался стукъ въ дверь.

— Антре! крикнула Глафира Семеновна по-французски.

Дверь отворилась и показался корридорный. На большомъ поднос онъ несъ завтракъ супругамъ.