В гостях у турок

Лейкин Николай Александрович

— Wery well… I thank you… отвчалъ англичанинъ по-англійски и отошелъ къ своимъ дамамъ.

Проводникъ Нюренбергъ приготовилъ стулья около свободнаго открытаго окна, усадилъ супруговъ и шепнулъ Николаю Ивановичу:

— Дайте мн еще два серебряннаго меджидіе… Здсь нужно дать бакшишъ направо и налво, а вамъ чтобы ужъ не безпокоиться.

— Да нтъ у меня больше серебряныхъ денегъ. Все вамъ отдалъ, отвчалъ тотъ.

— Дайте золотаго… Я размняю у знакомаго сторожей. Дайте русскаго золотой, я его размняю и потомъ представлю вамъ самаго аккуратнаго счетъ.

Николай Ивановичъ далъ.

— Потомъ не забудьте расписаться въ книг… продолжалъ

Нюренбергъ. — Вонъ на стол большаго книга лежитъ. Здсь вс именитаго люди пишутъ своего фамилій и откуда они.

— А по-русски можно?

— На какомъ хотите язык. Въ книг есть и бухарскаго, и японскаго, и китайскаго подпись. Имя, фамилій и городъ…

Нюренбергъ исчезъ. Николай Ивановичъ тотчасъ-же отправился къ лежащей на стол книг, испещренной подписями, и расписался въ ней: «Потомственный Почетный Гражданинъ и Кавалеръ Николай Ивановичъ Ивановъ съ супругой Глафирой Семеновной изъ С.-Петербурга». Перелистовавъ ее, онъ, дйствительно, увидлъ, что она была покрыта подписями на всхъ языкахъ. Латинскій алфавитъ чередовался съ строчками восточныхъ алфавитовъ.

— Припечаталъ… шепнулъ онъ торжественно жен, вернувшись съ окну. — И тебя подмахнулъ. Теперь наша подпись и въ Константинопол у султана, и въ Рим у папы въ Ватикан, и на Везувіи, и на Монблан, и въ Париж на Эйфелевой башн, и…

— Ну, довольно, довольно… Смотри въ окно… Вонъ ужъ пескомъ посыпаютъ, стало быть скоро подетъ султанъ, — перебила его Глафира Семеновна.

Дйствительно, на площадку, передъ ршетчатой желзной оградой мечети, пріхали двухколесныя арбы съ краснымъ пескомъ и рабочіе въ курткахъ и фескахъ, повязанныхъ по лбу пестрыми грязными платками, усердно принялись посыпать площадку. Нсколько полицейскихъ заптіевъ, одтыхъ въ мундиры съ иголочки, торопили ихъ, крича на своемъ гортанномъ нарчіи, махали руками и, какъ только какая-нибудь арба опорожнивалась, тотчасъ-же угоняли ее прочь. Пропустили нсколько арбъ въ ограду мечети, и тамъ началась посыпка пескомъ. Около супруговъ опять появился Нюренбергъ и шепнулъ:

— Я забылъ сказать… Если при васъ есть бинокль, не вынимайте его и не смотрите въ него. Здсь этого длать нельзя… Падишахъ не любитъ и запретилъ.

— Да при насъ и бинокля-то нтъ, — отвчала Глафира Семеновна

— Но я къ тому, что вс именитаго иностранцы прізжаютъ сюда съ бинокль, и мы предупреждаемъ всегда, чтобы въ бинокль не смотрли. Золотаго вашего размнялъ и даю бакшишъ направо, бакшишъ налво… «Вотъ, говорю, отъ его превосходительства господина русскаго генерала». Вс благодарны до горла, прибавилъ Нюренбергъ.

— Ахъ, зачмъ вы это, Афанасій Ивановичъ! проговорила испуганно Глафира Семеновна. — Ну, какіе мы генералы! Посл всего этого еще можетъ выйти какая-нибудь исторія. Пожалуйста не называйте насъ генералами.

— Ничего, ничего… Такъ лучше. Я опытнаго человкъ и знаю, что въ этого слова есть большаго эффектъ.

Супруги Ивановы смотрли въ окно и любовались красивою блою, какъ-бы ажурною мечетью, вырисовывающеюся на голубомъ ясномъ неб. Въ оград ея бродили и стояли группами генералы и высшіе сановники въ ожиданіи прізда падишаха. Създъ еще продолжался. Къ воротамъ ограды то и дло подъзжали роскошные экипажи и изъ нихъ выходили старики военные, въ залитыхъ золотомъ или серебромъ мундирахъ. Подъзжало и подходило духовенство въ халатахъ и блыхъ чалмахъ съ прослойкой изъ зеленой матеріи и, войдя въ ворота ограды, слдовало въ мечеть, направляясь къ правому крыльцу ея. Мечеть имла два крыльца или иначе

дв лстницы въ десять двнадцать блыхъ ступеней, ведущихъ со входу. По правой лстниц взбиралось духовенство, и ступени ея были ни чмъ не покрыты, тогда какъ лвая лстница, предназначавшаяся для султана, была сплошь застлана ковромъ, и прислуга мечети со щетками и метелками въ рукахъ тщательно чистила коверъ, ползая на колняхъ.

Пріхали два большихъ фургона, запряженные каждый парой великолпныхъ лошадей, и прослдовали въ ограду, а затмъ къ лвому крыльцу мечети.

— Дворцовые ковры отъ султана привезли, чтобы застлать имъ мсто падишаха въ мечети, шепнулъ супругамъ Нюренбергъ. — Всякій разъ изъ дворца привозятъ. Нашъ падишахъ не любитъ не на своего собственнаго ковровъ молиться.

Дйствительно, придворные служители, сопровождавшіе фургоны, начали вытаскивать изъ нихъ свертки ковровъ и проносить въ мечеть.

— И въ мечеть Ая-Софія ихъ всегда возятъ изъ дворца, когда падишахъ тамъ бываетъ. Тамъ есть своего собственнаго дорогіе ковры, котораго стоютъ можетъ быть каждаго пять, шесть, десять тысячъ, но султанъ молится только на своего ковры, прибавилъ Нюренбергъ шопотомъ.

LV

Къ воротамъ ограды прискакали всадники мальчики въ офицерскихъ мундирахъ. Ихъ было мальчиковъ пять-шесть, возрастомъ отъ тринадцати до пятнадцати лтъ. Они тотчасъ же спшились, передавъ лошадей конюхамъ и вошли въ ограду.

— Дти султана, должно быть? спросила Глафира Семеновна у Нюренберга.

— Тутъ только одинъ сынъ султана, а другіе — дти отъ разнаго наши и шамбеленъ.

Къ мальчикамъ тотчасъ-же подошли старики военные и размстили ихъ въ дв шеренги у входа.

Но вотъ къ воротамъ ограды, спша и волнуясь, подошла толпа халатниковъ въ блыхъ чалмахъ съ зеленой прослойкой. Ихъ было человкъ до ста. Лица ихъ были красны и потны. Остановившись у воротъ, они утирались рукавами халатовъ. Очевидно, они шли издалека.

— Духовенство? спросилъ Николай Ивановичъ, привыкшій уже ихъ отличать по зеленой вставк въ блыхъ чалмахъ.

Нюренбергъ замялся.

— Должно быть, что это разнаго маленькаго мусульманскаго попы и дьячки, отвчалъ онъ, подозвалъ къ себ слугу въ черномъ сюртук и феск, разставлявшаго на стол подносы съ графинами прохладительнаго питья, стаканами и вазочками варенья, и заговорилъ съ нимъ по турецки, указывая на стоящую передъ воротами толпу. — Тутъ есть и попы и разнаго другого люди. Они изъ провинціи… Это караванъ. Они отправляются въ Мекку на поклоненіе гробу Магомета, сказалъ онъ наконецъ, получивъ объясненіе отъ слуги. — Въ Константинопол они проздомъ. Тутъ есть у нихъ сборнаго пунктъ.

Два полицейскихъ заптія подошли къ толп халатниковъ, переговорили съ ней и велли привратникамъ пропустить ихъ въ ограду. Халатниковъ впустили, провели къ лвой лстниц, противъ которой они тотчасъ же встали на колни и по-турецки сли себ на пятки, принявшись молиться.

Раздался стукъ подковъ. На площадк передъ оградой зашевелились. Полицейскіе махали руками по направленію къ воротамъ. Ворота, бывшія распахнутыми только въ одну половину, растворились настежъ. Показалась двухмстная карета, запряженная четверкой великолпныхъ коней съ форейторомъ и конвоируемая двумя чернолицыми всадниками въ маленькихъ чалмахъ. Карета въхала въ ограду мечети, обогнула толпу сановниковъ, расположившихся у възда, и остановилась налво въ нкоторомъ отдаленіи отъ султанскаго подъзда съ ковромъ.