В гостях у турок
Шрифт:
— Вотъ это самаго настоящаго французскаго актриса. Она здсь въ Константинопол живетъ лтъ десять и танцуетъ въ кафешантан въ Галат, разсказывалъ Нюренбергъ.
— Ну, не похоже, чтобъ это была настоящая, улыбнулась Глафира Семеновна.
— О, она была хорошаго танцовщица, но у ней нтъ голосъ… Да и стара стала. Она можетъ говорить на турецкаго язык — вотъ ее сюда и пригласили.
— Совсмъ старая вдьма! звнулъ Николай Ивановичъ и спросилъ жену:- Душечка, теб не скучно?
— Очень скучно.
— Такъ, я думаю, что посмотрли мы да и будетъ. Хорошенькаго по немножку. Теперь
— Да, да… кивнула мужу Глафира Семеновна. — Домой, домой… Достаточно…
Но тутъ изъ-за кулисъ показались старикъ графъ и графиня въ бархатной амазонк съ хлыстикомъ. Графиню изображала молодая красивая гречанка съ крупнымъ носомъ, а графа маленькій сденькій, тщедушный грекъ, вышедшій на сцену даже и не загримированный. Онъ былъ въ чечунчовой парочк, бломъ жилет, для чего-то съ настоящимъ орденомъ на ше и въ срой шляп цилиндр и съ зонтикомъ. Вышелъ онъ на сцену, ломаясь до невозможности, и строилъ гримасы. Въ заднихъ рядахъ публика захохотала. Онъ заговорилъ съ графиней и должно быть отпускалъ какія-нибудь турецкія остроты, потому что хохотъ усиливался. Графиня отвчала ему вяло. Она обробла, смотрла въ полъ и не знала, куда дть руки.
— Эта дама совсмъ по-турецкаго говорятъ не уметъ, атестовалъ ее Нюренбергъ супругамъ.
— По моему, она и ходить по сцен не уметъ, отвчалъ Николай Ивановичъ.
Графъ подошелъ съ рамп. Капельмейстеръ махнулъ смычкомъ и оркестръ заигралъ рефренъ. Графъ остановилъ музыку и сказалъ что-то капельмейстеру по-турецки, зрители засмялись. Но вотъ онъ выставилъ ногу впередъ, заложилъ руку за бортъ жилета и, откинувъ голову назадъ, говоркомъ заплъ подъ музыку. Фигура его была очень комична, но старческій голосъ сиплъ, хриплъ даже и при исполненіи куплета говоркомъ. Но вотъ куплету конецъ, его надо закончить долгой, высокой нотой и графъ зажмурился и открылъ беззвучно ротъ, давая протянуть ноту только скрипкамъ. Затмъ, когда оркестръ кончилъ, онъ снялъ съ головы шляпу, махнулъ ею въ воздух и съ улыбкой сказалъ публик по-французски:
— Съ голосомъ всякій споетъ, а вотъ попробуй спть безъ голоса.
Ему зааплодировали. Въ особенности аплодировали и смялись въ лож турокъ съ француженкой.
— Ну, довольно… Домой… Достаточно насмотрлись на безобразіе… — сказала Глафира Семеновна, поднимаясь съ кресла.
— Да, въ глухой провинціи у насъ лучше играютъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ, слдуя за женой, направляющейся къ выходу. — И это лучшій театръ въ Константинопол! — прибавилъ онъ, покачавъ головой.
Нюренбергъ проводилъ ихъ до гостинницы и спросилъ Николая Ивановича:
— Въ котораго часу прикажете завтра явиться мн къ вамъ, эфендимъ? Завтра мы подемъ мечети смотрть.
— Рано не являйтесь. Намъ надо поспать. Приходите такъ часовъ въ десять… Да намъ нужно подсчитаться, чтобы знать, сколько вы истратили.
— Завтра, завтра, эфендимъ. Завтра я вамъ представлю самаго подробнаго счетъ. О, Адольфъ Нюренбергъ честный человкъ и не возьметъ съ васъ ни одного копйки лишняго. Покойнаго ночи! — раскланялся Нюренбергъ.
LXVII
Когда
— Кескесе? спросилъ его Николай Ивановичъ.
— Une miniature de XVII si`ecle… отвчалъ онъ и продолжалъ ломанымъ французскимъ языкомъ:- Шестьдесятъ пять франковъ… Рдкая вещь… Мн давеча посл обда одинъ еврей сюда принесъ. Это портретъ кардинала.
— Всякую дрянь скупаетъ. Вотъ дуракъ-то! пробормотала по-русски Глафира Семеновна и вошла въ вагонъ машины.
Свистокъ — и супруги начали подниматься.
Въ корридор ихъ встртила опереточная горничная, вошла съ ними въ номеръ и стала помогать Глафир Семеновн раздваться. Она уже приготовила ей туфли и кретоновый капотъ, который лежалъ на постели. Глафира Семеновна отклонила ея услуги и сказала ей, чтобы она пошла и велла приготовить имъ чаю.
— Какъ? Такъ поздно чай? Разв мадамъ больна? удивленно произнесла горничная по-французски.
— Вотъ оселъ-то въ юбк! Мы пришли изъ театра, хотимъ пить, а она спрашиваетъ, не больна-ли я, что прошу подать чаю, перевела по-русски Николаю Ивановичу жена.
Тотъ вспылилъ.
— Te… Te… Дю те… Чаю! Чтобы сейчасъ былъ здсь те! Te и боку де ло шо!.. топнулъ онъ ногой и прибавилъ: — вотъ ефіопы-то!
Горничная скрылась, но вслдъ за ней явился лакей съ бакенбардами въ вид рыбьихъ плавательныхъ перьевъ и объявилъ, что теперь чаю подать нельзя, такъ какъ кухня и вс люди заняты приготовленіемъ ужина по случаю суаре-дансамъ, а если мадамъ и монсье желаютъ ужинать, то въ двнадцать часовъ можно получить ужинъ изъ четырехъ блюдъ за пять франковъ,
— Вонъ! — закричалъ на лакея взбшенный Николай Ивановичъ, когда Глафира Семеновна перевела ему французскую рчь. — Вдь это чертъ знаетъ что такое! Люди просятъ чаю, а они предлагаютъ ужинъ. Мерзавцы! Подлецы! И это лучшій англійскій отель! Нтъ, завтра-же вонъ изъ такого отеля! Передемъ куда нибудь въ другой. Да и не могу я видть эти фраки и натянутыя лакейскія морды! А горничная, такъ словно балетъ танцуетъ! Пируэты какіе-то передъ нами выдлываетъ. Два раза сегодня чай требуемъ и два раза почему-то его нельзя намъ подать!
— Не горячись, не горячись! — остановила его жена. — Теб это вредно. Сейчасъ я приготовлю чай… Хоть и трудно это, но приготовлю.
— Какъ ты приготовишь?
— Чайникъ у насъ есть, чай есть, сахаръ тоже… Есть и дв дорожныя чашки. Вода въ графин… Сейчасъ я вскипячу воду въ металлическомъ чайник на спиртовой машинк, на которой я грю мои щипцы для завиванія челки, и заварю чай…
— Душечка! Да ты геніальный человкъ! Вари, вари скорй! воскликнулъ Николай Ивановичъ, бросившись къ жен, обнялъ ее, потрепалъ по спин и прибавилъ:- Молодецъ-баба! Дйствуй!