В гвардейской семье
Шрифт:
3.
Нелегко давались нам победы. В период наступательных операций наших войск полк выполнял сложные
и ответственные задания. Летчики по нескольку раз вылетали на штурмовку переднего края противника, наносили удары по важным целям в тылу врага. Днем и ночью гремели бои — тяжелые, кровопролитные.
В одном из жарких боев сложил голову мой ближайший друг Игорь Калитин. Тяжело было сознавать, что
он никогда уже не вернется в боевой строй,
шутки. Я словно бы осиротел. Не хотелось верить случившемуся, не хотелось мириться с тяжелой
утратой.
Произошло все так. [50]
...Эфир, как всегда, полон голосов: сотни танковых и самолетных радиостанций ведут обмен, кто-то
кому-то отдает приказ, кто-то просит помощи, требует огня. В русскую речь вплетается немецкая. Один
непрестанно повторяет позывные, другой кричит открытым текстом. «Бей его, Леня! Бей!..» Попробуй в
этом шуме и свисте различить голос командира!
Но я все же улавливаю слова ведущего. — Держитесь плотным строем: в воздухе «фоккеры»!..
Перестраиваемся. Продолжаем полет к цели. С восьмисотметровой высоты отчетливо видны на поле боя
«коробочки» — фашистские танки. Их-то нам и предстоит атаковать. При перестройке вдруг почему-то
наша группа рассыпалась. Я оказался позади Калитина.
Связываюсь по радио с Игорем:
— Видишь танки? Бьем!
Да, он видит цель: его самолет уже пикирует. Иду несколько правее, сзади.
И тут произошло неожиданное: из-под мотора Игоревого штурмовика полыхнуло пламя. Машина словно
бы стала разматывать ленту черного дыма. «Неужели?!»
Хоть Игорь и сам знает, что ему делать, я кричу:
— Маневрируй! Сбивай пламя! Слышишь?!.
Но Калитин молчит. Только шорох да свист на нашей частоте.
А штурмовик стремительно мчится к земле. Рядом проносятся огненные трассы — это бьют по мне
вражеские истребители. Но я не обращаю внимания. Что предпринять? Подставить бы свои крылья, сдержать его падение!.. Эх, Игорь, Игорь, друг мой дорогой!
До земли триста метров, двести, сто...
Машина Калитина пылает факелом. Я вывожу свой самолет из пике, а сам не отрываю взора от
полыхающего штурмовика. Он врезается в стальные коробки вражеских танков. По земле катится
огненный шар...
— Прощай, дружище! Я буду мстить за тебя врагу! В груди клокочет ярость, я перехожу на бреющий и
нажимаю на гашетки. За друга, погибших гвардейцев, за муки наших людей, за слезы вдов и матерей!
Прекратил атаки лишь после того, как был израсходован боекомплект.
Тогда я стал набирать высоту. И в этот момент ощутил [51] удар, хвостовую часть словно бы подбросило, а машина тут же перестала
— Малюк, что там произошло? — спрашиваю воздушного стрелка.
— В нижней части фюзеляжа розирвався снаряд, — отвечает он. — Отбило шматок хвоста.
«Вот так положение... — Удастся ли на этот раз дотянуть до своих?..» Самолет прыгает вверх-вниз, вверх-вниз... Чтобы сдержать его, начинаю действовать триммерами руля высоты и сектором газа.
Штурмовик стал меньше клевать носом. Но напряжение от такого пилотирования испытываю
предельное. Идем так минут двадцать. А вот и наш «дом». С трудом посадил я подбитый самолет на
краю аэродрома. Руки и ноги словно занемели. Выбрался из кабины, сбросил тяжелый парашют, разогнул
одеревеневшую спину.
Подбегает механик Григорий Мотовилов. За ним семенит Саша Чиркова. На их лицах — тревога, удивление. Спешит ко мне и инженер полка Иван Кондратьевич Клубов.
— Ну и фокусник! — улыбается он. — Как это тебе удалось, Недбайло?
— Что «удалось»? — недоумеваю я.
— Да ты погляди на свою машину сзади!
Посмотрел — и сам диву дался: киль изрешечен, руль поворота — в темно-зеленых клочьях, левая часть
стабилизатора на две трети словно бы срезана, хвостовая часть фюзеляжа разодрана вместе со
шпангоутами.
— Чудо, просто чудо! — продолжает капитан Клубов. — Много повидал я за свою службу, но чтобы
прилететь с таким хвостом — подобного и не слыхивал!
— А там что? — Мотовилов потянулся к масло-водорадиатору, вытащил оттуда окровавленную тряпку.
Это оказался кусок мундира какого-то гитлеровца.
Клубов пристально посмотрел мне в глаза:
— Шел на бреющем?!
— Да!..
— Товарищ капитан! Отремонтируем самолет, — вступил в разговор Мотовилов. — Не беспокойтесь и не
переживайте: завтра будет готов!
Я знал: Мотовилов слов на ветер не бросает: он может работать без сна и отдыха до тех пор, пока не
восстановит машину и не введет ее в строй. [52]
В это время к нам на полном ходу подъезжает «виллис» и резко тормозит. Из него выскакивает командир
полка.
— А где Калитин? — в голосе тревожное волнение. Я молча опускаю голову.
— Что с Калитиньш?
— Погиб, товарищ майор! — отвечаю и чувствую, как горло сдавил нервный ком.
— При каких обстоятельствах?
И я рассказал, как все произошло, как в самолет Калитина угодил зенитный снаряд, как Игорь направил
горящий штурмовик на вражеские танки. Майор Ляховский внимательно слушал меня. Рассказ о подвиге
Калитина очень взволновал его. Командир достал из кармана носовой платок, снял фуражку и, как всегда