В идеальных вселенных
Шрифт:
Как и многие другие, мама потеряла работу во время карантина. Мы трое – узники этой убогой лачуги – существовали благодаря бабушкиной пенсии и папиным алиментам. Поскольку я никуда не ходила, деньги меня мало интересовали. Главное, чтобы было чем платить за интернет ежемесячно. Но, до тех пор, пока уроки ведутся через компьютер, мама не может его отключить. Даже в качестве наказания. А если и сделает это – мне же лучше. Буду торчать в комнате у бабули и целыми днями смотреть телик.
Без пяти минут восемь я
Вообще-то я и в оффлайне не самое сильное звено, по части общения. Не умею сходу включаться в разговор. Шутить, пересказывать приколы, обсуждать шмотки, косметику. Все, что касается парней – вообще темный лес. Я бы с радостью выключила свое видео, чтобы вместо моей, пусть и крохотной физиономии, на экране застыла картинка в виде собаки из мультика. Но если я это сделаю, учительница тут же начнет орать: «Мицевич! Если ты не включишь видео сейчас же, я поставлю тебе прогул». Остается только сидеть и делать безразличное лицо. Пусть все думают (если вдруг соберутся подумать обо мне), что я фрик, и меня нисколечко не касаются они и их тупая школа.
Училка появляется с опозданием. Как там про начальство говорят? Оно не опаздывает. Плевать. Пять минут больше, пять меньше.
Целых полчаса я с усердием записываю все, что положено, даже не вникая в смысл. Странно, что кому-то до сих пор кажется, будто бездумное копирование чьих-то там слов, утрамбовывается в мозгу лучше, чем вдумчивое чтение.
На пятиминутной перемене, я отлепляюсь от экрана и выхожу из комнаты. Со скоростью света, соорудив себе новый царь-бутерброд, я уже собираюсь вернуться обратно, как вдруг до меня долетают голоса, доносящиеся из бабулиной комнаты. Обычно я не подслушиваю. Но сейчас, даже не знаю, может скука, заставляет меня тихо следовать в противоположный конец комнаты и лепить ухо к двери.
– .... я не понимаю, что делать, – говорит мама, сопровождая свою речь обильным потоком рыданий.
Впервые в жизни я слышу, чтобы она вот так выражала эмоции. Неужели виной тому мое мерзкое поведение?
– Ничего, – голос бабушки звучит как обычно монотонно, – он же тебе не чужой человек. Месяц – это не год. И дольше терпели в наше время.
Странно. Похоже, речь идет не обо мне. В следующую же секунду, я слышу этому подтверждение.
– А Катерина, что скажет? Она-то как поймет?
В воздухе зависает молчание. Слышно, как громко и тяжело дышит бабушка.
– Нашла о ком думать. Ей-то, поди больше всех это надо. Ничего перетерпит как-нибудь.
Теперь я совсем теряюсь в догадках. Это, неизвестно что, касается меня больше всех? Зачем-то нужно терпеть. И почему мама плачет так, словно кто-то умер?
Я уже почти решаюсь ворваться в комнату и спросить все напрямую, но тут дверь сама отворяется, и моему взору предстает заплаканная мама.
– Ты все слышала? – спрашивает она, упуская из виду тот факт, что я нагло подслушивала.
– Не
Мама кивает в сторону кухни и первой шлепает по коридору. Я направилась за ней, ощущая внутри неприятный, настороженный холод. Вместе мы усаживаемся за стол, прямо как для переговоров о судьбах мира. Остается только сказать «заседание объявляю открытым», но я сдерживаюсь.
– Твой отец переедет к нам, – мама поднимает на меня виноватые глаза, с остатками красноты. – Ненадолго.
– Зачем? – задаю я логичный вопрос. – Ему, вроде и так неплохо живется. Одному в нашей квартире.
Свое отношение к этому человеку, спустя полтора года после расставания родителей, я старалась никак не выражать. Даже в мыслях. Чтобы не терзать себя глупыми фантазиями на тему “каково жить в полной семье”, я предпочла просто напрочь забыть об отце, которому до меня не было дела. Лично он сам так и сказал маме:
– Катька уже взрослая. Дальше начнутся эти подростковые загоны. Мне они на кой?
Мои загоны и в самом деле начались. Но, вероятно, если бы рядом оказался кто-то посильнее и понаглее, чем мама, я бы не пускалась в такие крайности.
– У папы проблемы, личного характера, – уклончиво отвечает мама. – Сейчас он временно остался без квартиры.
– Да ладно! – я не сдерживаюсь. – Что конкретно? Пропил? А, может, подарил своей новой невесте?
– Катерина! – мама сурово смотрит на меня. В глазах ее сверкают искры. – Что бы не произошло, он твой отец. Квартиру забрал банк, за долги. Но он продолжает работать и платит алименты на твое содержание.
Я истерически закатываюсь.
– Нам выгоднее просто сдавать одну комнату. По-моему, за те две – три тысячи, что он ежемесячно выделяет, мы найдем себе нормального квартиранта.
Мама плотно сжимает губы и встает. Кажется, вот-вот начнется. Но она, похоже, предпочитает затушить пожар прежде, чем он вырвется наружу. Мама отворачивается и наливает стакан воды. Я вижу, как ее спина легонько вздрагивает. Но, когда взгляды наши вновь пересекаются, на ее лице уже нет эмоций. Как у греческой статуи.
– Ты знаешь, какая у нас сейчас ситуация, – монотонно выговаривает она. – Я потеряла работу. Бабушке нужны лекарства. Выйти из дома без пропуска мы не можем, а, чтобы найти новую работу, нужно иметь пропуск, который выдают только работодатели.
– Понятно, – я киваю.
Мне вдруг приходит в голову мысль, что присутствие отца в этой квартире, лично для меня ничего не поменяет. Счастье, что у меня есть своя комната. Да, несмотря ни на что, это плюс. А за ее периметром – пускай, хоть роту солдат поселят. Не мое дело.
Глава 2.
Это случилось в четверг. Я дремала под монотонный голос биологички, стараясь сквозь сон представить себе клеточное ядро, мембрану и цитоплазму. Дверной звонок ворвался в мой сон писком одной из миллионов крохотных органелл, которые зачем-то разбились на два противоборствующих лагеря. Внутри неизвестно чьей клетки назревало кровавое сражение.