В интересах государства. Орден Надежды
Шрифт:
— Но вернемся к насущным проблемам, — Мустафил взглянул на часы и, поднявшись, навис над столом. — Есть несколько условий, выполнив которые ты сможешь стать частью Эльпиды.
— Внимаю.
— Первое — ты должен доказать, что тебе можно доверять. Твой щедрый жест я оценил. Имя?
— Павел Антиохович Зуров. Советник ректора по вопросам Вступительных испытаний, — ответил я. — Он писал записку и связывался с княжичами и Денисовым.
— Благодарю. Однако этого недостаточно. Тебе потребуется оказать нам еще одну услугу. Дело непростое. И если справишься
Я кивнул.
— План ясен. Что я должен сделать для того, чтобы меня начали воспринимать всерьез?
— Это тоже своего рода испытание, Михаил. И учти, отныне за тобой будут наблюдать так пристально, что попытка сообщить об этом разговоре пресечется моментально. Если попытаешься доложить ректору, тебя обработают мои помощники и отправят в тюрьму за несколько убийств — мы подсуетились и добыли подтверждения о случившемся той ночью. Или же мы просто отдадим тебя на растерзание князьям. Это тоже довольно легко устроить. Иными словами, не советую юлить.
— Сейчас-то зачем стращаете? — огрызнулся я.
— Для того, чтобы ты уяснил — этого разговора бы не случилось, не имей мы действенных методов на тебя повлиять.
Кругом одни шантажисты. Что Корф, что эти — те же яйца, но вид сбоку.
— Так что я должен делать?
Мустафин вытащил из внутреннего кармана фотокарточки, пролистал, выбрал и протянул мне одну.
— Ты должен избавиться от этого человека. То, что он знает и видел, представляет для нас угрозу.
Со снимка мне широко улыбался Константин Денисов.
Глава 19
— Да вы, мать вашу, издеваетесь?! — рявкнул я, вырвав фотографию из руки куратора. — Мало вам смертей за этот год? Сперва Смотр, потом княжичи…
Что-то обожгло меня между лопаток с такой силой, что я захлебнулся словами от резкой боли. Лицо Мустафина не дрогнуло — он лишь чуть прищурил глаза и с неподдельным интересом наблюдал за моими мучениями.
Казалось, в спину вонзили раскаленное копье. Боль пронзила позвоночник и мгновенно растекалась по нему во все концы тела, лишая меня возможности двигаться и дышать. Я скрючился, повалился на каменный стол и бессильно хватал ртом воздух. Но сколько ни глотал его, никак не мог насытить легкие. Спина горела, на грудь словно положили пудовую гирю. Сердце было готово сбежать отсюда, проломив ребра…
— Я ведь предупреждал, Михаил. Не нужно глупить и проявлять грубость, — Мустафин склонился надо мной и провел ладонью по спине. Боль тут же уменьшилась, и я наконец-то смог говорить.
— Я… Я… Хррр… Да не собирался я нападать!
— Орать тоже было необязательно.
Не знаю, что он сделал, но боль ушла так же внезапно, как и нагрянула. Я оперся ватными руками о камень, а затем, поймав равновесие, привалился лбом к заиндевевшей стене грота. Вот… вот так, так было хорошо… Ох ты ж черт…
— Что вы со мной сделали? — не отрывая головы от источника живительного холода,
— Использовали несовершенство родовой магии.
— А конкретнее?
— Ну уж нет, Михаил, — усмехнулся куратор. — Всех карт я тебе не раскрою. Иначе мы с тобой перестанем быть друг другу полезными.
— Справедливо.
Я отлип от стены и поднял с вымощенного гранитными плитами пола фотокарточку Денисова — выронил, когда меня скрутило той жуткой болью.
— Итак, повторю свой вопрос более спокойно. Вы уверены, что смерть еще одного студента пойдет вам на пользу? — Спросил я и спрятал фотографию в нагрудный карман. — Чем больше народу погибнет в стенах Аудиториума, тем сильнее здесь закрутят гайки. Думаю, это не пойдет на пользу вашим интересам.
Мустафин тем временем создал еще один огонек “Жар-птицы” и отправил его к лежавшим на столе бумагам — тем, что я спас из огня. Все же решил последовать моему совету и уничтожить улики. Жаль, ни я, ни Денисов не успели их хотя бы пролистать. Огонь пожирал один лист за другим, фотографию за фотографией, и вскоре на столе осталась лишь горстка пепла да мешок с торчавшей из него книгой.
Ну хотя бы про книжку он не спросил.
— Я сказал, что Денисов представляет угрозу для нашего дела.
— Ага, и что мне нужно от него избавиться, — огрызнулся я. — Может я, конечно, слишком привык к творящемуся вокруг меня безумию, но под “избавиться” я понимаю “убить”.
Мустафин слегка пожал плечами.
— Он знает дорогу до одного из убежищ и сможет ее показать. Он видел моего помощника и знает, что за ним следили. Он видел смерть моего помощника, видел, что он уничтожал улики. Полагаю, не стоит объяснять, насколько это опасно для Эльпиды.
— Но убивать его незачем, — настаивал я. — Можно стереть память.
— А ты справишься, Михаил? — Приподнял бровь куратор. На его лице играла насмешливая улыбка.
— Полагаю, вы плохо осведомлены о моих способностях.
— Отнюдь. И поэтому должен тебя предостеречь. Полное стирание отдельных элементов памяти и дальнейшее замещение пустот искусственными воспоминаниями — очень тяжелая задача. Этому посвящено отдельное направление в специализации менталистов. И этому искусству они учатся месяцами, а затем годами оттачивают мастерство.
— Знаю, — отозвался я.
— В таком случае ты должен понимать, что есть последствия применения силы, что будут пострашнее быстрой смерти. И раз уж ты у нас такой гуманист, взвесь все как следует. Я не одобряю лишнего кровопролития, но порой это самый гуманный выход.
Ага. Охренеть какое человеколюбие.
Денисов не заслужил от меня ножа в спину. Меня и так немного мучила совесть из-за того, что я использовал его в своих интересах и не рассказал правду о гибели Меншикова и остальных. Но я делал это не столько для того, чтобы спасти свою шкуру, сколько для того, чтобы помочь Аудиториуму замять скандал. Потому и разыгрывал весь этот маскарад, хотя, по моему мнению, Константин уже заслужил право выяснить правду.