В интересах государства. Орден Надежды
Шрифт:
А еще от нее неуловимо фонило той самой энергетикой, какой лучились многие лекари. Что-то теплое, уютное, безопасное… Значит, еще и целительница. Что ж, такая специализация определенно была ей к лицу. Лекари всегда держались за спинами боевиков, хотя бывали исключения. Но эта Клико явно была зажатой. Что же привело ее в Орден Надежы?
— Господа, у нас мало времени. Увы, сейчас не до разговоров, — Мустафин замахал рукой, призывая всех собраться в круг. — Счастье, Горький, вы все подготовили?
Двое парней — один совсем юный, а второй явно “старшак”,
Если Горький мог вполне оказаться каким-нибудь Сахаровым, то Счастье тогда кем был? Горемыкиным? Или у прозвища была другая предыстория?
Я украдкой изучал этих двоих, стараясь, чтобы остальные не заметили моего чрезмерного интереса. Сейчас, пока ритуал не случился, я все еще не был частью их круга и потому не заслуживал доверия. За меня вписался Мустафин, возможно, Грасс была “за”. А остальные наверняка знали обо мне немного — слабокровка, из рода с угасающей Благодатью и с позорным гербом, но… обладатель родовой силы.
Как возможный боевик я мог быть им интересен, да и происхождение мое намекало на то, что моя семья настрадалась от заносчивых аристократишек. И все же я бы на их месте хорошенько проследил за кандидатом в заговорщики. Но раз я был здесь, значит, большой угрозы они во мне не видели.
Зря. Ох как зря…
— Магистр, все готово, — отчитался тот, что был помоложе.
— Спасибо, Счастье.
Ага, значит, его напарник — Горький. Вряд ли в честь Максима Горького — я о нем в этом мире ничего не слышал.
— Прошу всех встать в круг, — распорядился Мустафин. — Все сняли артефакты?
Студенты кивнули. Лишь Грасс, встретившись с недоверчивым взглядом куратора, спохватилась и отцепила от уха маленькую сережку в форме черепа. Завернув артефакт в носовой платок, она убрала его в карман.
— Теперь точно все, — сказала Грасс. — Можем начинать.
Интересно, зачем требовалось убирать артефакты? Хруцкая пока ничего такого не рассказывала. Может они могли как-то повлиять на носителя при ритуале? Но ведь ради этого их и создавали — усиливать, защищать, помогать…
Ладно, разберемся.
Я молча наблюдал за действом. И пусть участники не носили мантий с капюшонами, не пели призывные гимны на латыни, но все равно в этой заваленной барахлом комнате воцарилась атмосфера таинственности. Еще на мозг давил непроницаемый купол: этот сделали таким плотным, что даже внутри него дышалось тяжело. Плата за безопасность. Но насколько надежную?
Горький подал Мустафину металлическую чашу и небольшой нож, похожий на скальпель. Куратор прошелся по лезвию огненным заклинанием, видимо, чтобы стерилизовать предмет.
Понятно, значит, будем кого-то резать. Хорошо бы не меня и не насмерть. А то от этих отбитых революционеров я уже ожидал чего угодно.
Мустафин принялся говорить что-то по-гречески. Увы, я еще не настолько поднаторел в этом языке, поэтому разобрать всю длинную тираду не смог. Было похоже на старое заклинание, но таким нас в Аудиториуме не учили.
— … . , — громким шепотом вещал Мустафин, сосредоточившись
“…И пусть потоки соединятся воедино. Пусть смешается кровь и образует новую. Пусть новая кровь заместит старую и сделает нас невидимыми для очей недругов…” — примерно таким был перевод заклинания.
Прочитав эту литанию, Мустафин кивнул Счастью, и парень вышел первым. Закатал рукав левой руки, протянул ее над чашей. Куратор передал чашу Горькому, а сам аккуратно рассек кожу на внутренней стороне предплечья у Счастья, ближе к запястью. Резал по вене.
Счастье болезненно поморщился, но не проронил ни звука. Лишь твердо удерживал руку над чашей, пока в нее лилась его темная густая кровь. Горький ободряюще кивнул младшему товарищу, и я увидел в его глазах фанатичный огонек. Кем бы он ни был, как бы его ни звали по-настоящему, он явно был очень хорошо замотивирован на борьбу. И раз ему доверили чашу и подготовку, значит, занимал в ячейке не последнее место, хотя говорил меньше всех.
Когда набралось достаточно крови, Мустафин кивнул Счастью, и тот убрал руку. К нему тут же подошла Клико — всего за несколько коротких движений она остановила кровь и заставила рану затянуться. Счастье слабо улыбнулся и отошел в круг на свое место.
Следом вызвали Грасс-Аварию. Анька уже подготовила руку и спокойно протянула ее над чашей. Когда скальпель разрезал ее кожу, девушка даже сладострастно улыбнулась. Вряд ли это был мазохизм — скорее, она просто наслаждалась самим ритуалом.
Меня же это, мягко говоря, удивляло.
Если я ничего не путал, ректор довольно однозначно высказывался о кровавых ритуалах и силе, замешанной на крови. Это было опасно, требовало исключительной концентрации и редких знаний. Откуда всем этим владел Мустафин, прикидывавшийся всего-то куратором первокурсников? Неужели понабрался в Константинополе?
Когда Грасс излила достаточно своей крови, пошел конвейер. Каждый член ячейки подходил к чаше и отдавал свою кровь. Брали не так уж много, но сама процедура выглядела неприятно. После Аньки пошел Нерон, за ним Клико — ей восстановиться помогла Грасс, затем Шкура, Рыба и, наконец, сам Горький. Чашу он доверил Счастью. Видать, у них был сработавшийся тандем. Последним свою кровь отдал сам Мустафин.
Чаша была наполнена почти полностью, и в этот момент куратор взглянул на меня в упор.
— Подойди, Михаил. Ты тоже должен отдать свою кровь для чаши. Так нужно.
Остальные внимательно разглядывали меня, и от их внимания мне стало не по себе. Все происходило молча, и я чувствовал себя агнцем на заклании. Но что поделать — такова работа.
Я закатал рукав — на левой руке у меня вены подходили ближе к коже. Поднес руку к чаше…
Мустафин полоснул всего один раз, а я старался не думать о СПИДе, гепатитах и прочих болячках, которые можно было друг от друга подцепить. Хотелось верить, что куратор позаботился о нашем здоровье.