В Иродовой Бездне. Книга 4
Шрифт:
Лева был очень благодарен ей, так как он знал, как велика вера в этой больной, слепой старушке.
— Теперь я буду молиться, — сказала старушка, — чтобы твоя Маруся скорей демобилизовалась. Бог даст вам дитя, и вы будете вместе трудиться для Господа и растить его.
Побывал Лева и в медицинском институте. Там, узнав, что он полностью окончил и сдал экзамены за первый семестр, предложили представить соответствующие документы для того, чтобы он мог быть зачислен студентом со второго семестра. Лева метеором съездил в Уфу, взял соответствующую выписку из канцелярии Уфимского
— Мы все очень жалели вас, когда вас судили, — сказала она, — все это было так нелепо… А судья ваш, знаете, потом застрелился.
Документов и характеристик в деле также не оказалось. Видимо, нашлись такие люди, которые старались не только убрать Леву, но и уничтожить всякий след о нем. Но Господь вывел его из бездны земли, и Господь ведет дальше.
Краткой, но весьма радостной была встреча с уфимскими друзьями. Особенно порадовали его те, которые уверовали при открытии молитвенного дома, готовились к крещению.
Все, все устраивалось. Все было радостно. Но глубокая печаль все время терзала душу Леву: одна из его родных сестер погибла — погибла в неверии.
Однажды вечером, когда в их доме снова собралась молодежь и среди них Толя Зенков, они беседовали, и Лева сказал, что ему тяжело, что его родная сестра погибла. Решили молиться о ней. Из соседней комнаты позвали ее. Она была мрачной и раздраженной. Была все время не в ладах с матерью…
— Мы будем молиться за тебя, чтобы Бог тебя спас, — сказал Лева.
— Не нужно, — горько усмехнулась она. — Это ни к чему, я не верю ни во что…
Они все вместе с матерью опустились на колени и в слезах стали молиться о ее погибающей душе. Она стояла. Молился и Лева.
— Перестань, Лева, — сказала она. — Я знаю, что ты желаешь мне добра, но я не верю.
Что было делать? Лева не мог перестать молиться, он плакал, вместе с ним плакали и другие и молились, молились.
И она опустилась на колени и закричала:
— Бог, если Ты есть, спаси меня! Я так измучилась, прости меня!
Она была спасена.
Глава 31. Как идти?
«Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее».
Марк. 8, 35.
Кончился 1945 год. Близился канун следующего года. Лева был зачислен студентом, жена писала бодрые письма. Подавали надежду, что и она в скором времени будет демобилизована. В доме были все живы и здоровы. Отец из ссылки писал радостные, подкрепляющие письма, дядя Петя сообщал о новых и новых пробуждениях среди жителей Ферганы, отовсюду приходили приятные сообщения, что дело Божие восстанавливается. Огни новых и новых общин ярко горят, освещая путь к правде и истине.
Не покладая сил трудился Лева в эти дни, свободные еще от занятий в институте.
Из Тяглого Озера приехала молодая девушка, которая учительствовала в селе Пестравке. Она рассказала, что, отдав свое сердце Христу, встретила притеснения:
— Меня не сняли с работы, но предупредили, чтобы я никому не говорила… И я молчу. Но вот что произошло недавно. Поселилась я на квартире у одних завзятых безбожников-атеистов. Они узнали, что я верующая, и крепко-накрепко предупредили, чтобы я ничего не говорила о Боге их дочери.
Однажды девочка заметила, что я читаю Евангелие, и спросила меня: «Что читаешь?» Я ответила, что это тебе не нужно знать. Прошло несколько дней, прихожу я вечером домой, смотрю: она сидит и читает мое Евангелие, — достала его из-под моей подушки. Я ей говорю: «Что ты делаешь? Это тебе нельзя!» А она как посмотрит на меня, как заплачет… И говорит: «Неужели ты хочешь, чтобы я погибла?» Опустились туг мы обе с ней на колени и молились, и я не могла не сказать ей, чтобы молилась сама она Христу о прощении грехов… Она молилась и вот теперь. — радуется…
— Да, дивная пора пришла! — сказал Лева. — Не будем прятать Евангелие от народа, будем молить Господина жатвы, чтобы Он выслал делателей на жатву свою, чтобы послал в народ жажду и голод слышания Слова Божия.
Проходили благословенные собрания, огонь пробуждения разгорался.
Однажды, когда кончилось утреннее собрание, пресвитер Василий Алексеевич попросил Леву остаться. Лева всегда оказывал ему любовь и уважение, слушал его дружеские замечания, и они были в самых близких и хороших отношениях.
— Мне надо поговорить с вами наедине, — сказал пресвитер. — Так работать, как вы, не годится, понимаете?
Он наклонился к Леве и тихо сказал:
— Из-за вас мне уши дерут, дерут… вы понимаете?
Лева не стал расспрашивать пресвитера, кто и как драл его за уши, — он все это отлично знал и понимал.
— Так вот, — продолжал пресвитер, — вам нужно быть потише. Ну, одним словом, не лезть на рожон, вы и так много пострадали, живите потише, ходите на собрание. От молодежи подальше. Ездить я вам тоже не советую. Вот приедет ваша жена, будете учиться, живите, как все верующие, и все будет хорошо.
Лева молчал. Ему было очень больно слышать эти слова.
— Дорогой брат, — продолжал пресвитер. — Если вы не будете вести себя тихо, то будет плохо. Во-первых, самого себя погубите, потеряете паспорт, который вам дали, — все потеряете. А потом подведете все дело Божие: из-за вас тут и молитвенный дом закроют. Подумайте об этом хорошенько…
Лева молчал. Он встал и наконец сказал;
— Будем молиться об этом, дорогой брат. Я против вас ничего не имею, люблю и уважаю вас. Но — пусть Сам Господь руководит мною…