В июне тридцать седьмого...
Шрифт:
Приступили к голосованию. Против тезисов доклада поднялась сто шестьдесят одна рука, «за» — сто тридцать одна, шестнадцать человек при голосовании воздержалось.
На невозмутимом лице Дзюбина всё-таки читалась некоторая растерянность.
— Что же, товарищи, — сказал он в вялой тишине, — к вопросам, поставленным в докладе Гавриила Давидовича, мы ещё вернёмся. Их надо бы обдумать. А теперь... Перейдём к текущим делам. Кто хочет получить слово?
— Пора! — прошептал Каминский на ухо Шурдукову.
— Я хочу получить слово, — спокойно, но громко сказал Михаил Фёдорович, поднимаясь со своего места.
— Прошу! — В голосе Дзюбина прозвучало
Шурдуков появился на трибуне.
— Наша большевистская фракция, — сказал он, — предлагает уважаемому собранию принять резолюцию об отношении к войне...
Шумок прокатился по залу.
— Вы на каждом собрании предлагаете ваши резолюции о войне! — прозвучал негодующий возглас.
— Верно, предлагаем, — невозмутимо откликнулся Михаил Фёдорович. — И будем предлагать. Думаю, теперь уже не вам, товарищи дорогие, а, скажем, Совету, когда к нему перейдёт власть.
— Провокация! — послышались крики.
— Большевики специально заводят в наших рядах склоки!
Шум нарастал. Сергей Родионович Дзюбин стучал карандашом по графину.
Неохотно установилась тишина.
— Итак, «Резолюция о войне, — начал читать с листа Шурдуков, и голос его был подчёркнуто крепок и спокоен. — Первое. Настоящая война была начата командующими классами воюющих стран за преобладание на внешних рынках...»
В средних рядах затопали ногами, зашикали; шум в зале нарастал.
А Михаил Фёдорович читал...
Его демонстративно не слушали, громко переговариваясь, раздавался смех; не мог укротить зал и председательствующий карандаш, барабанящий по графину с водой.
— «...Четвёртое, — перекрывал шум громкий голос Шурдукова. — Настоящая война не может быть закончена ни дезорганизацией армии, ни заключением сепаратного мира, ни поддержкой захватнической политики командующих классов...»
— Демагогия!
— Пустая трескотня!
— Большевикам наплевать на воинскую честь России!
— «...но только общими революционными усилиями международной демократии, то есть прекрашением так называемого гражданского мира и восстанием народов воюющих стран против своих империалистических правительств...»
Григорий Каминский наблюдал в третьем ряду в профиль Лейтейзена, — похоже, лишь он один да ещё сосед Степанов, кроме большевиков конечно, внимательно слушали Шурдукова; на породистом аристократическом лице Гавриила Давидовича отражались страдание и растерянность.
— «И пятое, последнее, — с железным самообладанием продолжал Михаил Фёдорович уже в полном хаосе и шуме. — Необходима неустанная и последовательная борьба за международный мир. Необходимо вести самую усиленную агитацию за создание Третьего Интернационала, отказывать в поддержке военным займам правительства, требовать перемирия и начала мирных переговоров, а также опубликования и расторжения договоров царя и Временного правительства с империалистическими правительствами союзных с Россией стран. Революционная оборона совершенно немыслима, когда власть находится в руках буржуазного министерства. Только переход власти в руки революционной демократии может решительно начать борьбу за мир».
Михаил Фёдорович Шурдуков сошёл с трибуны под аплодисменты большевиков, многих молодых рабочих, пришедших на собрание (и это обстоятельство с радостью отметил Каминский), под иронические возгласы, выкрики, шиканье большинства зала.
Поднялся за своим председательским столом Дзюбин.
И мгновенная тяжёлая тишина пала на зал.
— Что же, товарищи, — сказал
Руки взметнулись в той части зала, где сидели Каминский, Шурдуков и его единомышленники.
— Посчитаем... — Дзюбин пытался скрыть радость в голосе, всеми силами стремясь продемонстрировать демократическую объективность.
— Восемьдесят девять — за, — констатировал председательствующий. — Кто против?
Взметнулось множество рук. Подсчёт длился долго.
— Против, — сказал в торжественной тишине Сергей Родионович, — двести семнадцать. Кто воздержался?
Поднялось две руки. Воздержались двое, сидящие рядом: Гавриил Давидович Лейтейзен и Сергей Иванович Степанов.
...Этого человека не мог понять Григорий Каминский: в дни, когда решается судьба революции, идти против Ленина, оставаться в одной партии с меньшевиками?! К Степанову он относился с не меньшим уважением, чем к Лейтейзену, хотя был знаком с Сергеем Ивановичем очень поверхностно: разговаривали и непримиримо спорили — всего несколько раз.
Степанов вернулся из ссылки, которую отбывал в Верхнеленском уезде Иркутской губернии, в конце марта и, таким образом, появился в Туле почти одновременно с Каминским. Он, как и Григорий, был введён в редколлегию газеты «Голос народа», которую начал издавать Лейтейзен на свои средства. В редакции новой газеты они и познакомились — старейший член тульской социал-демократической организации — Сергею Ивановичу шёл сорок первый год — и совсем юный большевик Каминский. Познакомившись, тут же жестоко заспорили о партийном строительстве. В этих вопросах Степанов был единомышленником Лейтейзена, которого знал ещё со времён Второго съезда партии в Лондоне, — теперь Сергей Иванович стоял на платформе интернационалистов. И этого не мог понять Каминский! Соратник Ленина во время раскола партии на большевиков и меньшевиков, искровец, и сегодня он с объединенцами! Но Григорий видел, с каким уважением относятся рабочие-оружейники к Сергею Ивановичу (ведь с оружейного завода ушёл Степанов в подпольную революционную борьбу), каким авторитетом пользуется он у всего пролетариата Тулы.
«Но и Гавриил Давыдович и Сергей Иванович не против нашей резолюции о войне, они воздержались... — думал сейчас Каминский. — Это уже много значит».
— Что же, — подвёл итог Дзюбин, и теперь в его голосе звучало нескрываемое торжество, — комментарии, как говорится, излишни.
«Всё! Час пробил!» — сказал себе Каминский и встал.
— Комментарии есть! — громко сказал он. — Прошу слова!
И, не дожидаясь разрешения, пошёл к трибуне. Поднявшись по ступенькам, посмотрел в зал — преобладали враждебные лица; были и такие, на которых запечатлелось ироническое выражение. Однако Григорий успел увидеть и лица своих единомышленников, встретить их одобряющие взгляды; было тут много молодых людей, которые смотрели на него с восторгом...
— Я хочу остановиться ещё раз на тех принципиальных разногласиях, которые разделяют большевистскую фракцию и меньшевиков. С нами по ряду вопросов солидарны интернационалисты во главе с доктором Лейтейзеном... — В зале стояла полная тишина. — Первое разногласие выявлено только что. Отношение к войне. Лозунг всех буржуазных партий России известен: война до победного конца! Такова же позиция наших меньшевиков, только у них другая терминология — революционное оборончество. Недаром в Совете господа меньшевики с эсерами вопят: «Дойдём до Берлина!»