В июне тридцать седьмого...
Шрифт:
Полковник Всесвятский раскрыл папку.
Агент Старый: «Установлено наблюдение за Александром Колодным для выяснения партийных связей. Прибыл из Вильно, по проверке установлено: там якшался с социалистами».
«Якшался»! — хмыкнул Мстислав Николаевич. — Ну и агенты у меня. Кто же такой Старый? — Нет, не вспомнился облик тайного осведомителя. И настоящая фамилия в памяти не всплывала. — Странно, старею, что ли? Надо в картотеку заглянуть».
Агент Крыса («А! Пан Тадеуш Яновский. Давнишний знакомый!»): «Снова прибыл из Москвы член РСДРП Борис Рубаха по кличке Голубь. Проследил его связи в минском депо железной дороги и в третьем пехотном полку гарнизона. Продолжаю
«Умелец в своём деле этот пан Яновский! Надо к награде представить. Нет, но каковы мерзавцы эти социалисты! Армию совращают!»
Полковник изъял из папки донесение Крысы, решив, что сам займётся проверкой дела о социалистической агитации в минском гарнизоне. И — незамедлительно!
Агент Красавица: «Конторщица службы движения Любаво-Раменской железной дороги Киселёва Софья, библиотекарша, принадлежащая к минской организации РСДРП, выехала в Москву».
«Красавица... — стал вспоминать жандармский полковник. — Так, так! Классная дама из женской гимназии Мария Павловна Сафьянова. Любопытно, однако: эту какая страсть в сыск привела? Надо сообщить коллегам в белокаменную о Киселёвой Софье...»
Агент Шило («Жив, курилка! Тебе, Митрофан Нилыч Шилин, поди, уже за шестьдесят, а всё по следу ходишь. Профессионал. Ну-ка, что у тебя?»): «Мною взяты под наблюдение сапожник 24 лет Стефан Любко по кличке Бодрый и сапожник 16 лет Шмул Штейнбов по кличке Ясный, которые являются членами РСДРП. Ранее оба устраивали сходки, имеют при себе револьверы, ведут агитацию среди сапожников. Всех, с кем встречаются оные, беру на заметку. В последнее время стал мучить ревматизм, трудно ходить по объектам. Прошу прибавить к жалованью рублей несколько на лекарства».
«Ах ты старая бестия! Ладно, прибавлю, хорошо служишь. А этих сапожников брать бы немедля, да Питер за руки держит. Всю организацию ему подавай...»
Агент Гвоздь: «Мною наблюдено («Наблюдено»! — зло хмыкнул полковник Всесвятский): в реальном училище, в обеих гимназиях, как в мужской, так и в женской, среди старшеклассников имеет место распространение литературы социал-демократического содержания. Предполагаю, что в оных заведениях распространением крамольной литературы занимается кто-то из старшеклассников. Не исключено, что действует в означенных учебных заведениях социал-демократическая организация из нескольких членов. Принимаю все меры для выявления последних».
«Только этого не хватало! — Мстислав Николаевич уже тяжело расхаживал по своему кабинету — был он весьма грузен и страдал одышкой. — Только этого мне не хватало: гимназисты — социал-демократы!»
В волнении он даже забыл установить для себя (таково было давнишнее профессиональное правило), кто такой агент Гвоздь, какова настоящая фамилия этого человека. Его младшая дочь Елизавета училась в последнем классе минской женской гимназии. Что, если?.. Нет, нет, этого не может быть! Лиза девочка благоразумная, религиозная... Нет!
Жандармский полковник опять подошёл к окну. По мокрой грязной улице тащился крестьянский обоз — подвода за подводой, груженные дровами. Мужики, понукая лошадей, шагали рядом.
«Чёрт знает что за страна! — раздражённо думал Мстислав Николаевич Всесвятский. — Вот и эти, совершенно не удивлюсь, скоро станут социалистами. Пусть безобразных книг не читают, к ним в село придёт социалистический агитатор: «Земля должна принадлежать крестьянам!» Это им очень понятно. А для захапывания землицы — красного петуха в помещичий дом. — Полковник окончательно расстроился. — Но гимназисты, гимназисты! Если моя Лиза?.. И что за книги там распространяются? Наверняка среди прочих
Помимо воли полковнику снова увиделся Горький на набережной Капри — высокая сутулая фигура в длинном сером пальто, несмотря на тёплый день, фетровая шляпа, трость. И с ним человек пять сопровождающих, дамы, очень миловидные, аристократического вида, один дюжий детина в косоворотке и сапогах, с круглым лицом. Наверняка недавно пожаловал из России. Шутили, смеялись. Не очень-то вся эта публика походила на революционеров, подпольщиков, терпящих нужду.
«А народ подстрекают! — просто уже с яростью и бессильной злобой подумал Мстислав Николаевич. — И самое возмутительное — совращают молодые души, низвергают их в геенну огненную. Так! И гимназиями сам займусь!»
Приняв решение, жандармский полковник стал успокаиваться.
«Ерунда! — сказал он себе. — Глупость. Не может социалистическая зараза привиться в гимназиях. Что это я совсем... Нервы. Поддался настроениям! Гимназисты — социал-демократы! Абсурд! Преувеличивает этот, как его? Гвоздь. Цену себе набивает».
Однако тайный осведомитель по кличке Гвоздь ничего не преувеличивал...
Именно в это время, в середине февраля 1913 года, в жизни Григория Каминского произошло замечательное событие.
Действительно, в последние месяцы социал-демократическая организация Минска усилила свою работу среди учащейся молодёжи, и главным проводником этой деятельности партии в гимназиях и реальном училище был Каминский с несколькими своими товарищами; среди них первый помощник Гриши — Лёва Марголин.
На занятиях литературных нелегальных кружков всё чаще разгорались политические споры, и книги, которые обсуждались там, всё больше подбирались определённого содержания; прав был жандармский полковник Всесвятский — среди них значилась «Мать» Максима Горького, вызвавшая жадный интерес и старшеклассников реального училища, и гимназистов. Распространений книг подпольной библиотеки продолжалось — её фонд по-прежнему хранился в сарае, в доме дяди Гриши, Алексея Александровича. В начале учебного года — первые сходки старшеклассников за городом, куда Григорий приходил в толпе рабочих депо, портных загримированный, и его не узнавали сначала: появлялся на берегу реки или на лужайке мастеровой из депо в рабочей робе, заляпанной машинным маслом; конторщик в щегольских брюках и начищенных до блеска башмаках с подвязанной белой тряпицей щекой — зубы разболелись, вроде даже флюс; страховой агент в тёмных очках и надвинутой на лоб шляпе-канотье, сочувствующий идеям социал-демократии.
Григорий даже от себя старался скрыть, что захватывает его эта конспирация, риск, постоянное противостояние с жандармскими ищейками.
От себя скрывал, а от старших товарищей, оказывается, скрыть невозможно.
Однажды, в очередную встречу, Илья Батхон, как всегда негромко покашливая в кулак, сказал:
— Вот что, Григорий. Малость ты пережимаешь в играх с господами жандармами и их ищейками. Ловко у тебя всё это получается, согласен. Но... Не забывай, за тобой не только твоя судьба, но и наше общее дело, множество других людей. Необходимо больше серьёзности и ответственности.