В канун Рождества
Шрифт:
— Был один мужчина. Необыкновенный. Красивый, нежный, веселый и остроумный. Замечательный! Еще один актер, но удачливый и знаменитый в ту пору — я не стану называть его имя. Блестящий! Три года мы жили вместе в его маленьком домике в Барнсе, а потом он заболел болезнью Паркинсона и через два года умер. Дом принадлежал ему. Мне нужно было искать другое жилье. Через неделю после похорон я увидела в «Санди таймс» объявление, что продается коттедж на Пултонс-роу. Я его купила. Денег у меня было совсем немного, но он стоил недорого. Для компании я привезла с собой Горацио. У меня
— Мне очень интересно.
— Просто вы добрый человек. — Стало уже так темно, что Элфриде не удалось разглядеть выражения его полуприкрытых веками глаз. — Пожалуй, нам пора возвращаться.
— Да, конечно.
— Спасибо за прогулку. Мне очень нравится ваш сад. Хотелось бы посмотреть на него при дневном свете.
Это было в четверг. В воскресенье утром пошел дождь — не весенний ливень, резвый и короткий, а монотонно барабанящий по стеклам надоедливый зимний дождик, и в домике Элфриды стало так темно, что пришлось включить все лампочки. Она выгуляла Горацио, приготовила себе чашку чая и, прихватив ее, снова улеглась в постель, намереваясь провести праздное утро в тепле и удобстве за чтением вчерашних газет и разгадыванием кроссворда.
Но сразу же после одиннадцати зазвонил дверной колокольчик. Его оглушительный звон можно было сравнить разве что с пожарной тревогой. Элфрида даже подскочила от неожиданности. Горацио, лежавший поперек кровати у нее в ногах, порывисто сел и разок-другой тявкнул — не в его привычках было рычать на незваного гостя и уж тем паче кусать его.
Удивленная, но ничуть не испуганная, Элфрида вылезла из постели, надела халат, завязала кушак и стала спускаться по узенькой, крутой лесенке. Входная дверь открывалась прямо в миниатюрный палисадник. Там стояла девчушка в джинсах, теннисных туфлях и куртке, с которой стекали струйки воды. Куртка была без капюшона, и голова у девочки намокла. Волосы у нее были рыжеватые, заплетенные в косички, лицо в веснушках, на щеках румянец.
— Миссис Фиппс?
Зубы у девчушки были обвиты какими-то проволочками вперемежку с железными звездочками.
— Да.
— Я — Франческа Бланделл. Мама сказала: сегодня такой ужасный день… Не придете ли вы к нам на ланч? Будет большущий кусок мяса и горы…
— Но я ведь на днях обедала у вас.
— Она сказала: вы так и скажете.
— Спасибо за приглашение. Но, видишь, я даже не одета. Я и не думала о ланче.
— Мама хотела вам позвонить, но я сказала: я съезжу на велике.
— Ты на велосипеде?
— Оставила его на дороге. Все в порядке.
Поток воды из водосточного желоба на крыше едва не окатил девочку.
— Думаю, тебе лучше зайти, — сказала Элфрида, — пока ты совсем не промокла.
— О, спасибо! — Франческа мгновенно приняла предложение.
Услыхав мирные голоса и решив,
— Это мой пес Горацио, — сообщила она.
— Какой симпатяга! Привет, Горацио! Мамины мопсы, когда у нас гость, тявкают целыми часами. Вы не против, если я сниму куртку?
— Нисколько. Очень разумная мысль.
Франческа расстегнула молнию и повесила куртку на столбик перил. С куртки тут же начало капать на пол.
Девчушка огляделась.
— Я все время думала, какие милые маленькие домики, но внутри никогда не была. — У девчушки были большие серые глаза, обрамленные красивыми густыми ресницами. — Когда мамочка сказала, что вы тут живете, я дождаться не могла, чтобы прийти и посмотреть. Вот и примчалась на велике. Вы не против?
— Ничуть. Только у меня ужасный беспорядок.
— А мне кажется, тут здорово.
Это, конечно, было не так. Мебели маловато, и она не в лучшем виде. Элфрида привезла из Лондона свой любимый и, увы, немного продавленный диван, викторианское кресло, медную каминную решетку, старый письменный стол, лампы, ничего не стоящие картины и уйму книг.
— Я хотела разжечь камин, но еще не успела. Хочешь чаю или кофе? Или еще чего-нибудь?
— Спасибо, нет. Я только что попила кока-колы. А куда ведет вот эта дверь?
— В кухню. Я тебе покажу.
Элфрида пошла впереди, отодвинула щеколду на деревянной двери и распахнула ее настежь. Кухня была не больше корабельного камбуза. Тут кипел небольшой котел, обогревая весь дом; деревянный шкафчик был полон посуды, под окном помещалась фаянсовая раковина, оставшееся место заполняли деревянный стол и два стула. Еще одна дверь сбоку от окна вела в огород. Ее верхняя часть была застеклена, и был виден вымощенный плиткой дворик, окаймленный узким цветочным бордюром. Только этот бордюр Элфрида и успела сделать, до клумб дело не дошло. Кое-где между плитами пробивался папоротник, а по соседской стене взбиралась жимолость.
— В такой день, как сегодня, во дворик, конечно, не тянет, но летом приятно будет посидеть в шезлонге.
— Мне у вас нравится. — Франческа с хозяйственным видом окинула взглядом кухоньку. — Холодильника у вас нет. И стиральной машины тоже. И морозильника нет.
— Да, морозильника у меня нет. Но холодильник есть, и стиральная машина тоже, они стоят в сарайчике в конце двора. А тарелки я мою в раковине — для посудомоечной машины нет места.
— А мне кажется, моя мама скорее умрет, чем станет сама мыть посуду.
— Не такой это тяжкий труд, когда живешь одна.
— Мне нравятся ваши чашки. Синие с белым.
— И мне нравятся. Каждый раз, когда мне попадается красивая чашка, я не могу удержаться и покупаю ее. Уже столько набралось, что еле в шкаф помещается.
— А что на втором этаже?
— Две комнатки и крохотная ванная. Ванна такая маленькая, что мне приходится свешивать ноги через край. А комнаты — это спальня и мастерская, там я шью. Если кто-то приезжает в гости, ему приходится спать в мастерской, рядом со швейной машинкой и лоскутками.