В каждом молчании своя истерика
Шрифт:
– Вы из жалости? – спросила меня бабулька, раздававшая бесплатную прессу.
– Нет, из кармана, – отмахнулся от газеты и позвонил Фортуне:
– Как себя чувствуешь?
– С тобой лучше, – гладила кошку Фортуна. – Ты где?
– Я в Средней Азии, – уложил я дыню на заднее сиденье, рядом устроил цветы.
– Где?
– Дыню тебе купил. Скучала?
– Нет, любила.
– Напрасно. Любовь никогда не была моим сильным чувством, таким, как жадность или зависть.
– Вот как?
– Не была, пока я не встретил тебя. Не то что бы я сильно изменился, нет, я остался таким же жадным, потому что не хочу делиться тобой ни с кем. А вот зависть съехала: теперь
– Ты уже дома?
– Да.
– Одна?
– С кошкой.
– Перестань мучить своей лаской животное.
– А кого еще? Тебя же нет.
Зима наступила. И включила свою шизофрению. Наступила на человечество и начала жевать его, потихоньку испытывая на прочность. Кто-то делал вид, что ему начихать, кто-то пытался откашляться, самые находчивые улетали в теплые страны. Но тем не менее, она потихоньку доставала всех, проникала сквозь одежду в самую душу.
Вымораживая те самые теплые уголки, ради которых люди готовы были идти на большие жертвы. Зима не любила никого. Ни лыжников, ни конькобежцев, которые вставляли ей палки в колеса и царапали спину, особенно дворников, что пытались стащить с нее пушистую белую шубку. Как она могла после этого относиться к людям? С холодным презрением: она не любила, она не хотела. В данный момент я переживал ее фригидность, сидя в кафе в сердце города. Запах свежего хлеба несколько смягчал зимний пейзаж. Сигарета медленно вытягивала из меня мысли и дым. Я рассчитался за булочки, что купил здесь специально для Фортуны, и вышел из кафе. Времени до встречи с Фортуной было еще много. Мы договорились пересечься в Таврическом саду. Бульвар провожал меня до самого парка. Я медленно брел среди кокаина зимы. Дорожки были подернуты сединой. Всю дорогу мятный морозный воздух врывался в мой нос как к себе домой и ударял приятной эйфорией в голову. В проволочных прическах деревьев, в тени их роскошных мыслей мерзли каменные богини. Они выстроились вдоль аллеи, которая вполне могла сойти за панель. Я уже шел на второй круг, словно мне надо было выбрать одну на ночь, не находя предлога для знакомства. Они же, взирающие на меня выпуклостями своего безумства, были холодны и равнодушны, возможно, знали, что моя богиня уже мчалась по подземным железнодорожным рекам на встречу ко мне. Зимой в Таврическом саду уныло как никогда, да и садовник из меня никудышный. Доскрипев до середины парка, я остановился посмотреть на пруд. В этом месте снег отсутствовал, а асфальт был прошит воробьями, которые весело чирикали под ногами. Воробьи, словно маленькие швейные машинки, штопали асфальт своими носами. Достав булку, я накрошил им немного. Те начали стучать еще быстрее, будто в знак благодарности хотели подлатать мои растрепавшиеся чувства.
– О чем ты опять задумалась? – шли мы, обнявшись, по бульвару.
– Да так, ничего. Сегодня в универе был кросс, я вспомнила тот самый первый наш поцелуй.
– А какая связь? То, что я долго за тобою бегал?
– Да нет, – рассмеялась Фортуна. Как будто этот поцелуй перерезал финишную ленточку моих девичьих переживаний. Ту самую ленточку, за которой пропали мысли: правильно я поступаю или неправильно. Я так хотела бы повторить эти впечатления именно в том состоянии. Помнишь, когда мы целовались на набережной?
– Да, я как нетерпеливый поклонник ждал тебя возле университета с утра, боясь пропустить.
– Когда я решила смотать удочки?
– Да, и отключила все доступные средства связи. А я, больной ожиданием и надеждой, караулил
– Потом мы обнялись, и все. Вместо занятий в универе ты предложил мне чай у тебя дома. Это твое: «Может, чаю?». Хоть я и была юной, все-таки знала, что значит чай с красивым одиноким мужчиной на его территории.
– Что тебе чай, ты знала, что через пару дней я предложу шампанское.
– Ну, это случилось не через пару дней, через месяц.
– Ты ждала чего-нибудь покрепче?
– Ну, да, отношений, например. Ты тогда был первым, кого я действительно захотела.
– А кто был вторым?
– А вторым, – Фортуна сделала мхатовскую паузу и посмотрела на меня. – Был ты сейчас.
– Почему я?
– Отрицательные герои притягивают, – прятала свое лицо от возобновившегося снегопада Фортуна.
– А я отрицательный?
– На тот момент, да. Положительный приходил каждый день с подснежниками. Потом наступил период ландышей. Было смешно наблюдать через окно, как сверкали его пятки, после того, как он оставлял цветы на пороге дома. Оплачиваем.
– Не всегда любят тех, кто приносит цветы.
– Да, но от тех кого любят, букеты особенно желанны.
– Я понимаю, на что ты намекаешь.
– Я не намекаю, я желаю.
– У тебя есть время?
– Нет, забыл, – посмотрел Оскар на руку, где обычно носил часы.
– Хорошо, может тогда зайдем в Русский музей? Давно там не была.
– Боюсь, на выходе меня опять задержат.
– Почему? – удивилась Фортуна.
– Скажут, что я пытался вынести шедевр.
– Это вместо цветов? – улыбнулась она, не ожидав такого комплимента.
– Цветы тоже будут, не волнуйся.
Мы шли по городу, любуясь свадебным тортом зимы, задирая головы на взбитые сливки крыш, сквозь снег, который продолжал эмигрировать свыше, спускаясь на торжество, кинуть льда в наши души и выпить, сквозь человечество, которое надело пальто, сквозь хрупкий, озябший хрустальный мир. Мы шли молча, будто боялись задеть его нечаянным словом и разбить игрушку нашего воображения, разбить чью-то надежду на весну. Через несколько минут уткнулись в Русский музей, ворвались в хаотичное пространстве туристов и экскурсоводов. Отогреваясь знакомыми образами и перебирая один зал за другим, неожиданно уперлись в тупик, в «Черный квадрат».
– Мы уже полчаса торчим у этого полотна, я даже тебя не могу столько ждать.
– Я думала, ты на меня смотришь, – улыбнулась Фортуна.
– Так недолго и сторчаться, – почувствовал я тяжесть в ногах.
– На мне или на этом квадрате?
– Я бы предпочел на тебе.
– Обоснуй, – не отрывала глаза от квадрата Фортуна.
– Если отталкиваться от концепции полотна, то в этот черный квадрат должно провалиться все искусство. А если оттолкнуться от тебя, то все равно рано или поздно прибьет обратно.