В Киеве не женись!
Шрифт:
Тут я уже не выдержал:
– А по какому праву, – кричу, – вы женщина, если мне на последней остановке сказали, что вы мужчина? Как три рубля брать, так вы мужчина, а как сдачу, так вы женщина… Даже странно…
– Тогда, – говорит, – ослобонить, гражданин, сейчас же вагон и не мешайте нормальному движению. Мы таких субчиков знаем, хотите нашармака проехать.
Тут и пассажиры начали:
– Не задерживайте вагон.
Я, конечно, распалился:
– Не слезу, – кричу, – хоть зарежьте! Два ж девяносто!!
Ну, пассажиры все за кондукторшу, вагоновожатая
Вот теперь, граждане, и рассудите, всегда ли польза от чтения газеты.
Конечно, репродукторы всего этого не знают, а если б знали, то б меньше шумели.
А то крику, крику…
Даже странно!
1928
Иностранный язык
Теперь, товарищи, я своего сына каждый день буду лупцевать. Не учит, понимаете, иностранные языки. Так по науках идет ничего и физкульт основательно знает, и
Мы на горе всем буржуямМировой пожар раздуембойко запузыривает. И вообще смена растёт подходящая. А иностранные языки не учит. А это плохо. В наше время без знания иностранного языка жить трудно. На каждом шагу натыкаешься на какую-нибудь иностранщину: то заграничная делегация приедет, то в клюбе тебе доклад читают. Да и в повседневной жизни без этого лиха не обойдёшься.
Вот как-то в кино зашёл. Последний боевик заинтересовал. Название такое иностранное – «Спиртак».
Думаю, надо зайти.
Зашёл и сразу почувствовал, великое дело знание иностранного языка.
Заходю, значит. Жду. Демонстрировали ещё первый сеанс, а я на второй.
Жду и «экселянс» закуриваю. Подходит милиционер и говорит:
– Курить тут низзя! Тут, – говорит, – хвойе, а не вистюбиль. Платите, гражданин, три рубля штрафа для аннулировки конхликта.
– Извините, говорю, товарищ, я думал, что это…
– Никаких контрпромиссов, гражданин! Видите плякат, ясно написано: «Курить у вистюбиль».
– Я, товарищ, думал, это и есть вистюбиль.
– Ну, то уж дело не моё, раз вы, гражданин, слабоваты в иностранном языке. Моё дело ликвидировать порядок. A то только дозволь инерцию публике, так получится сама вахканалия. Платите без прений!
Заплатил я три рубля.
И правильно. Изучай иностранные языки вовремя, тогда тебе за вистюбиль никто штрафа не пришпандорит.
1928
Ответственность момента
В тот момент, когда аудитория была окончательно покорена силою ораторского красноречии, в тот самый момент, когда не только дежурный пожарный, но даже и члены президиума перестали зевать и начали внимательно слушать, в тот момент, когда сам оратор увидел, что его речь окончательно обошла все рифы и теперь спокойно полилась, как Днепр ниже порогов, – в тот самый момент в рот оратору влетела муха.
Оратор фыркнул, закашлялся, удивлённо развёл руками, словно хотел сказать: «Товарищи, в чём дело?», но потом решительно поймал муху кончиком языка и проглотил.
Конечно, если бы это событие произошло при других обстоятельствах, скажем, за обедом, можно было бы просто ликвидировать недоразумение. Выплюнул муху и баста.
Но
В бане
Жарко!
Шумят души, шумят краны с холодною и горячею водой.
В облаках мягкого пара бродят голые фигуры: толстые, тонкие, длинные, присадистые, худые – всякие.
Фигуры сопят, стонут, охают, ахают. Не от боли, конечно, а от полного, можно сказать, удовольствия.
Моются товарищи.
Старенький хлипкий банщик Тихон производит, как он любит говорить, «усякие системы» над очередным клиентом.
Клиент, толстый, шарообразный субъект, лежит на мраморной скамейке и сопит, как кузнечный мех.
– Давненько вы не бывали в нас, Сила Степанович, – говорит, намыливая клиенту бока, – давненько, лет пять не заглядывали…. А в нас видите какой переворот у курсе политики произойшёл – настоящая тебе матимирхвоза… Не те времена, не те, что и говорить не двадцатый годочек… Тогда, бывало, если припоминаете, Сила Степанович, чтоб достать такого вдовольствия, без аршинного мандата и не думай, и не гадай! А теперь – просю покорно: за рубляшик, а если ты профсоюзный член – за 85 коп. парься досхочу… Это как в купе, а которая публика низкоразрядного достоинства – можно и дешевле… Да! А порядки какие были – срам. Холод, грязь, в парной никаких функций. Ежель благородному человеку по программе выпариться надо, хоть плачь… Повернитесь бочком, пожалуйста, надо ещё и с этого фланга систему произвести…
Сила поворачивается своим здоровенным «бочком».
– Так что скажете про наше заведение, Сила Степанович? Наверно, в двадцатом и мысли не было, как можно из хлева такую картинку соорудить?
– Всё это так, – бормочет Сила, – всё оно, конешно, харашо и даже дивно, а советская власть, безусловно, в чистоте понятия имеет и если б везде такая политика – лучшего и желать не надо… Но какая корысть, Тихон Радивонович, от той чистоты, раз душа твоя не знает покоя, раз ты, примером говоря, по профсоюзной линии свободное лицо… Ну вот, скажем, я. Ты меня спросил, почему я к вам долго не заходил. А причина тому, братец ты мой, очень простая и понятная… Сопричислен я, голубчик, к слободному алименту и помогаю правительству разные кампании проводить. Без меня ни одна кампания не обходится. Вот и теперь три дня как из дальних мест: принимал участие в снижении цен.
Последняя реплика заставила меня засмеяться. Сила опасливо оглянулся и, увидев меня, начал что-то тихо говорить Тихону. Я лишь разобрал: «Неосторожность… чёрт… ещё чего доброго из тех… из смычкистов. Вишь, „глиста какая худосочная“…
Я отошёл, чтоб не смущать Силу.
Вдогонку слышал только спокойный козлетон Тихона:
– А кто его знает: по голому человеку никакого хвакта кроме голого определить невозможно. Все мандаты в раздевалке остаются…
Маленький кругленький человечек полосовал веником высокую лысую фигуру по худой спине, и сладенький тенорок журчал: