В когтях германских шпионов
Шрифт:
Ясным взглядом восточных глаз своих Ирма отвечала:
— Это должно случиться со дня на день. Быть может… быть может, послезавтра… Словом, в день Косова.
Графиня пригубила густой золотистый ликёр из тоненькой рюмочки.
— Стрега вам нравится, графиня?..
— Очень. Я пила, но давно. Очень нравится!..
— Весьма рад. Хозяину приятно, когда хвалят у него, даже хотя бы из самой элементарной любезности… Вы мне доставили большое удовольствие, графиня, вашим малым первым посещением. Надеюсь, не последним! В вашем обществе так незаметно летит время… Право, она мила, — бросил Арканцев Вовке по-русски и опять перешёл на французский язык: — Мне хотелось бы, графиня, как-нибудь
— Ах, Зичи!..
— Да. Он прожил полвека в России, и я лично хорошо знал покойного. Извиняюсь, чтоб не забыть, я сейчас же отыщу эту книгу… Вы простите мое двухминутное отсутствие… А ты, Вовка, займешь графиню.
Арканцев вышел. Ирма и Вовка остались вдвоём.
— Вот видишь, а ты стеснялась!.. Как все это вышло мило и просто. Какое он на тебя произвёл впечатление?
— Чарующее. Это настоящий барин, настоящий грансеньёр.
— Не похож на Эренталя?
— Фи… можно ли сравнивать. То хам, выскочка… Какие хорошие картины. У него тонкий вкус, и вообще сколько внимания. Эта книга Мадача… Пустяк, а между тем — внимание.
— Я же недаром убеждал тебя, что служить у нас будет и приятнее и легче…
Он накрыл её руку своею и сжал. И это было каким-то властным электрическим током… И опьяненный шампанским Вовка думал использовать по-своему отсутствие Арканцева… Но послышались твердые шаги Леонида Евгеньевича, и Криволуцкий, словно резвый школяр пред появлением строгого учителя, опять сидел на своём месте и преувеличенно громко нёс какой-то вздор.
Арканцев учтиво положил перед графиней аккуратно завернутую в белую бумагу и перевязанную голубенькой ленточкой довольно увесистую книгу в переплёте.
— Вот ваш великий Мадач!.. Здесь, на чужбине, вам должно быть приятно вспомнить родной язык, в особенности в условиях такой красивой и звучной формы… Увы, я не владею венгерским языком. Но даже в переводе ваш поэт пленяет меня красотою и музыкальностью своего стиха…
Графиня и Вовка вернулись в отель. И прямо к Ирме. Он покинет ее лишь на рассвете. Так он решил еще там, на Мойке.
— Покажи книгу мне. Джулия… Нет ли каких-нибудь иллюстраций в духе моего настроения? Зичи ведь был большой художник греха! И так соблазнительно рисовал любовь, как никто…
Он хотел разорвать голубенькую ленточку, но Ирма — женщина всегда женщина — аккуратно ее развязала.
Из книги выпал на ковёр белый, твердый и пухлый конверт. В нём оказалось пять тысяч новенькими, хрустящими пятисотрублевками.
— Как это галантно!.. — воскликнула графиня, тронутая, умиленная.
— Да, это очень галантно, — механически-равнодушно согласился Вовка, обнимая ее…
5. «Наемный убийца»
Борец Вебер, чемпион Вены, был добросовестный малый, во-первых, и солидный, аккуратный немец, во-вторых. Раз он взял на себя известное обязательство, получав к тому же, еще кругленький аванс, он должен это свое обязательство с наивозможной точностью выполнить. Деньги — деньгами. Но эта дама взывала к его патриотическим чувствам. Уж он ли не патриот? И хорошенько проучить ненавистного серба, проучить до путешествия на тот свет включительно, разве эта перспектива не была заманчивою для всякого доброго австрийца? А чемпион Вены всегда был самым завзятым австрийцем, искренно убеждённым, что эти «славянские свиньи» только и созданы Господом Богом что на потребу и пользу истинным сынам габсбургской
Неповоротливые мозги Вебера уже обдумали нехитрый план действий. Ему важно встретить серба лицом к лицу, и тогда борец, смотря по вдохновению, наступит на ногу, толкнёт или крепко выбранится. Самое лучшее — то и другое, и третье вместе. Серб, по южной пылкости натуры своей, ударит его. Необходимо, чтоб он первый ударил. А тогда… Вебер знал, что ему делать тогда… и, главное, что с него спросишь? Взятки — гладки!.. Самооборона!..
Вебер видел Ненадовича, знал, что ему придется иметь дело с мужчиной сильным и вида весьма решительного. Но что такое сила, хотя бы и выдающаяся, обыкновенного смертного, по сравнению с таким великолепным человеческим механизмом, какой представляет собой чемпион Вебер? А его кулаки величиною с окорок и тяжестью с добрый молот?..
Каждый вечер, после борьбы, австриец, как на службу отправлялся из своего увеселительного сада на Литейный и с беззаботнейшим видом фланера, сдвинув тирольскую шляпу с пером на свой буйволовый затылок и насвистывая из «Веселой вдовы», слонялся мимо подъезда меблированных комнат «Сан-Ремо».
Первый вечер он прошатался до двух часов ночи. И плюнув, уехал голодный в свои грязные меблирашки, где-то на Садовой. На следующий день австриец в борьбе участия не принимал и наблюдательный пост свой занял с десяти вечера. И хотя эта прозрачная ночь была северная, чухонская, но духота, насыщавшая воздух, в пору югу, с его темными, хоть выколи глаз, ночами…
Ненадович засиделся у своего посланника. Они вдвоём обсуждали всякие дальнейшие возможности, связанные с похищением документов. И попутно коснулись тревожных вестей из Белграда. Так основательно коснулись, что майор покинул сербскую миссию во втором часу ночи.
Он шёл своей твердой походкой, и всякий, глядя на него, угадывал в этом штатском офицера. И хотя там, у себя, на родине, под бархатными звездными небесами, он привык к истоме тёплых ночей, ему было душно — всю дорогу, как веером, обмахивался котелком.
Еще сотня-другая шагов, и он у своего подъезда. Навстречу ему — какая-то грузная туша. Ненадович опытным глазом спортсмена тотчас же угадал по характеру силуэта фигуру борца-профессионала. У них особенная походка, особенная манера держаться у этих людей.
Ближе и ближе туша. Она ведёт себя самым легкомысленным образом. Насвистывает что-то игривое и, откинув назад фалды широкого длинного пальто, держит руки в карманах пиджака. Вот они поравнялись. Вебер сильно толкнул серба локтем, так сильно, что более слабый человек отлетел бы на средину улицы. Но Ненадович только пошатнулся и сделал два-три шага в сторону. Вебер ожидал пощечины, той пощечины, которая поможет ему оправдываться самообороной. А если серб полезет доставать револьвер, чемпион успеет схватить его за руки, и так будет еще лучше… И желая наверняка вызвать Ненадовича на тот или другой образ действий, Вебер осыпал его по-немецки грубой, оскорбительной бранью.
Охваченный бешенством серб в осатанелый раж вошёл, услышав глумливые швабские фразы, что выбрасывала из себя эта громоздкая туша. И будь с ним револьвер, серб не задумываясь всадил бы в это животное пулю. Вебер угрожающе подступал все ближе и ближе. И если Ненадович не перейдёт первый в стремительное нападение — ему будет плохо. Этот огромный, тяжелый атлет раздавит его…
А Вебер приближался, явно подставляя свое плоское, широкое, скуластое лицо. Ненадович уже совсем близко слышал запах дрянной сигары и пива, которым обдавал его атлет, приготовившийся к получению оплеухи.