В когтях германских шпионов
Шрифт:
А в ответ — стихийное, эхом пронесшееся «ура», и мощные, величавые звуки гимна. И трепетали в воздухе флаги над человеческим лесом обнажённых голов…
Майор Ненадович этим же самым вечером уехал. Уехал не через Вену — австрийцы могли его задержать, с этих господ взятки — гладки, а через Румынию.
Сербия, дорогая, прекрасная Сербия, властным материнским голосом своим, голосом крови, звала к себе одного из лучших сынов своих: «Отечество в опасности»!..
7. Вокруг миллионов
Ольгерд Фердинандович Пенебельский всеми силами банкирской души своей стремился к обогащению.
К
Его спросили однажды:
— Ольгерд Фердинандович, когда же вы наконец перестанете богатеть?
Он с ужимкою, недоумевающе повел плечами.
— Что значит? Я еще не начинал богатеть, а вы говорите, когда я кончу. Не начинал! Даю вам слово!..
Ольгерд Фердинандович остался доволен своим ответом и охотно распространял и популяризировал его в самых широких кругах. Распространял до тех пор, пока знаменательный ответ не проник в газеты. Вообще Пенебельский питал к газетам такую же слабость, как и к орденам. Он любил, чтобы его отмечали в «числе присутствующих» на балетных воскресниках, в Михайловском театре, на скачках. Любил, чтоб появлялись в светской хронике описания обедов его и вечеров с титулованными прохвостами, которые брали у него в долг на веки-вечные…
Титулованные прохвосты! Все это — до поры до времени. И пока брезгуют им настоящие люди, приходится волей-неволей кормить разных сомнительных потомков знаменитых предков.
Но, когда он окончательно «завоюет мир» и его состояние округлится в десятки миллионов, тогда, тогда он увидит за своим столом и тех, кто в настоящее время питается его обществом и его хлебом-солью. И тогда… тогда он сумеет многое припомнить…
Идеалом Ольгерда Фердинандовича были американские миллиардеры да, пожалуй, еще семья Ротшильдов. Но не филантропической деятельностью на пользу человечества всех этих Вандербильдов, Карнеги и Морганов восхищался Ольгерд Фердинандович. Строят и субсидируют университеты, создают гигантские общежития для бедняков, организуют учёные экспедиции? Пускай себе тешатся на здоровье! Пенебельский завидовал одной лишь грубой власти миллиардов, власти, пред которой склоняются все и которая обладателям этих миллиардов позволяет безнаказанно хамить вовсю. Это больше всего пленяло Ольгерда Фердинандовича, и он с удовольствием вылавливал соответствующие анекдоты и, смакуя, рассказывал их.
Например, он мучительно, до спазма под ложечкой завидовал тому из английских Ротшильдов, который, собирая у себя на своих сказочных обедах принцев крови, сам не выходит к ним, подчеркивая этим:
— Вот я, правнук бедного франкфуртского жида, кормлю вас так, как сами вы не в состоянии есть. Потому что ни мой повар, ни моя кухня — вам не по карману. И вот все вы, записанные в готский альманах, пользуетесь от щедрот моих, а я, которому все запрещено медицинскими светилами, ем, запершись, куриный бульон и яйцо всмятку.
— Вот это я понимаю! — восклицал, захлебываясь, Ольгерд Фердинандович.
Нравился
Король-джентльмен решил: отчего же ему не посетить Карнеги, раз Эдинбургский университет получит такой ошеломляющий вклад. Кстати, король гостил по соседству с Карнеги у одного из своих родственников.
Гофмаршал предупреждает Карнеги, что будет через какой-нибудь час вместе с Его Величеством в замке американского креза. И действительно, через час король вдвоём с гофмаршалом является совершенно запросто.
Карнеги «инсценировал» встречу в парке. Одетый садовником, окруженный прислугою, он обрезывал пилою какие-то сучья. Король с гофмаршалом подходят. Карнеги первый сует своему высокому гостю руку и начинает знакомить:
— Ваше Величество, позвольте вам представить: мистер такой-то — мой кучер. Мистрис такая-то — камеристка моей жены. Мистрис такая-то — наша прачка…
У короля не дрогнул ни один мускул. И он учтиво за руку поздоровался со всей этой челядью. Поговорив несколько минут, король удалился. А на другой же день верный своему слову Карнеги внес обещанный Эдинбургскому университету миллион фунтов стерлингов, что и требовалось.
Ольгерд Фердинандович признавался, что хотел бы, и как хотел бы, очутиться когда-нибудь в роли Карнеги. Кто-то возразил Пенебельскому:
— Странно… Вот уж, кажется, завидовать нечему… Карнеги показал себя в данном случае таким сиволапым хамом, такой свиньей, набитой золотом! И в то же время фигура покойного короля выступает в рыцарски обаятельном свете. Этой инсценировкой своею Карнеги не мог ни унизить, ни оскорбить Эдуарда VII. Но только американский хам ошибся в расчете. Он был уверен, и все велось к тому, что король не пожелает познакомиться с его прислугой. И в результате — посрамленным вышел не король, а Карнеги.
Ольгерд Фердинандович не соглашался:
— Нет, не говорите… это… очень здорово вышло! А я еще вам расскажу про него: был он в Гааге. А в трех часах езды жила в своём летнем замке голландская королева Вильгельмина. Ну вот, через министерство двора получает Карнеги приглашение пожаловать в летнюю резиденцию Её Величества. Так что же вы себе думаете? Он отвечает, что ему далеко ехать и он не поедет! Что?.. Слушайте дальше! За какое-то пожертвование королева награждает его звездой и лентой. Карнеги лаконически телеграфирует ей: «Спасибо. Карнеги!» И этот же самый человек однажды выразился при немцах: «Ваш кайзер Вильгельм, он у меня вот в этом жилетном кармане!» И все улыбались и нашли это весьма остроумным. Честное слово!..
Но пока Пенебельский не сделался ни Ротшильдом, ни Карнеги, он был очень падок до внешнего блеска хотя бы самых ничтожных людей и до всяких декораций и орденов. На одном из парадных молебствий в Казанском соборе Ольгерд Фердинандович, встретившись летом с Борисом Сергеевичем Мирэ, увидел у него какую-то диковинную звезду. Пенебельский так и загорелся:
— Что это у вас такое?
— Это албанская звезда Скандербека, пожалованная мне князем Видом.
— А за что?..
— Я написал в нашей газете несколько комплиментарного свойства фраз по поводу его восшествия на трон Албании…