В кольце врагов
Шрифт:
Летит в небо туча стрел, пущенных половцами, падают ратники, пораженные сверху… На линии стен замерли черные клобуки из печенегов да торков числом в две тысячи, стойко стреляют в ответ по врагу, забирая куманские жизни. Но как стало светать, разглядели половцы противника давнего, перенесли обстрел в их ряды — падают клобуки, но с места не двинутся, велика их ярость к обидчикам племени!
Когда взошло солнце, линяя разбитой, северной стены лагеря потерялась, заваленная трупами печенегов да торков, к тому же густо усеянная стрелами. Практически все войско русское втянулось в лагерь, из последних сил давит врага. Но слишком велика рать половецкая, запертая с одной стороны противником, с другой — уцелевшим
Но Шарукана не звали бы Старым, если бы половецкий вождь не был мудр и искушен в битвах. Покуда таранили русичи ограждение, покуда давили в сече воинов степняцких, хан вывел из лагеря своих лучших людей. После штурмов Воиня он старался беречь их безмерно, без нужды не пуская в битву. Четыре тысячи всадников — посеченных броней хватило, чтобы облачить в доспех еще пять сотен отборных рубак, — покинули лагерь перед рассветом и ждали за стеной, невидимые врагу. Разбив их на две половины, одну Шарукан поручил сыновьям, вторую взял себе и принялся ждать. Ждать, когда наступательный порыв русов иссякнет, когда они практически целиком втянутся в лагерь, когда их воины устанут… И вот, верно определив, когда этот момент настал, хан бросил резерв в бой, стремительно охватив крылья русской рати!
Святослав и Всеволод рубились в первых рядах, примером своим поднимая дух бойцов, — один искал ратной славы, другой глушил в сече муки совести. А вот великий князь Изяслав держался в хвосте рати, не спеша рисковать в бою жизнью и справедливо полагая, что военачальник должен владеть ситуацией, а не отдаваться целиком азарту битвы. Потому он заметил приближение новой опасности и даже успел развернуть задние ряды русов, бросив их навстречу куманам. Да только не смогли дружинники взять разбег — и панцирные всадники Шарукана опрокинули их таранным копейным ударом!
Загнал старый волк русскую рать в лагерь, окружил, сдавил кольцом гибельным! Вслед за его гвардией покинули лагерь отборные лучники, со всех сторон полетели стрелы в ядро круга витязей! Гибнут ратники, не вступив в бой, от дождя смертного… Понял Изяслав, что изведет под корень силу русскую враг многочисленный. Послал гонцов скликать братьев, сечей увлекшихся, стал собирать вокруг себя лучших мужей киевских. Готовит великий князь кулак бронированный на прорыв!
Прискакал к брату старшему Всеволод, перекликая звук битвы, сообщает — средний брат позже отступит, прорыв с тыла прикрыть надобно! Кивает согласно Изяслав Ярославич, закипает в жилах его кровь варяжская, буйная, тянется рука к мечу! Затрубили рога турьи, двинулся на врага русский клин, расступаются впереди ратники, заранее упрежденные! Взяли дружины разгон — и врезались в массу ратников вражеских, прошибая их копьями насквозь. Развалены ряды первые надвое!
Кипит сеча, кипит на огромном пространстве… Тысячи пали с обеих сторон, тысячи еще падут! Рубятся неистово воины киевские, подалась под их напором цепь вражеская — вот-вот прорвут ее! Да только у Шарукана людей больше… Видит хан — не остановить клин русичей против острия, так надо подрубить! Собрал вокруг себя Старый сколько мог всадников и вновь принялся ждать.
А Святослав между тем уже и руку с булавой стальной поднять не может, не чувствует ее! Пот вперемешку с кровью глаза заливают, сочится на лбу рубец сабельный… Отступил наконец князь черниговский за спины воинов, дух переводит, по сторонам оглядывается. Видит богатырь, что сзади кольцо вражеское русский клин прорывает, наполнилось его сердце радостью при виде стягов родных. Затрубил тогда Святослав в свой рог, призывая воинов, кличет их за братьями уходить. Да только разве легко оторваться от врага, с кем грудь в грудь дотоле сошелся? Висят на спине половцы,
Между тем прорубились все же князья-братья сквозь кольцо панцирных всадников, пробились из ловушки. Разбегаются пред дружинниками легкие конные лучники, сотни стрел в воздух пуская. Ничего! Русам лишь бы до леса добраться, да лишь бы кони вытерпели спасительный рывок…
Но в этот самый миг врубился последний резерв Шарукана вбок клина киевского! Развалил он колонну русичей надвое, закупорив им выход из лагеря! Горько воскликнул Всеволод, видя, как захлопнулась вновь ловушка, да уж и сам он в седле еле держится, шатается. С болью выдохнул Изяслав, видя, как гибнет рать русская… Мгновение жаждал вернуться великий князь, пробить еще одну брешь в строю вражеском — но тогда лучники половецкие вновь кольцо сомкнут! Да стрелами в беззащитные спины ударят, положат всех вскорости, перебьют попусту… Нет, нужно спастись самому, да брата любимого вытащить, да сколько возможно ратников увести!
Схватил Изяслав жеребца Всеволода под уздцы, да, прикрикнув, за собой потащил, против воли брата. Противился он недолго — вскоре лег на холку коня, вконец обессилив. Последовали за великим князем киевские дружинники, спасая жизни, — а северяне черниговские да переяславские остались в половецком кольце, в смертельной ловушке…
Гибнут в сечи остатки русской рати, оттеснили прорывавшихся киевлян воины Шарукана, навалились сзади кочевники на пытавшихся отступить витязей. Теперь уж куманы поверили в победу скорую, силятся истребить они войско вражеское, лишить Русь защиты!
Но порой в битве так бывает, что лучшими вождями становятся не те, кто издали за сражением наблюдают и отрядами своих людей, словно фигурами шатранджа*46 арабского управляют, а те, кто личным примером могут повести за собой людей.
Горько стало Святославу Ярославичу после бегства братьев — а вдвойне горше потому, что это он увлек воинов на лагерь половцев, в сечу гибельную. Невыносимо горько и тоскливо сжалось его сердце — и, обратив боль свою в гнев, князь черниговский яростно, во всю мощь легких взревел:
— СЕВЕ-Е-Е-РРР!!!
И окружающие его ратники, утомленные долгой битвой и потерявшие уже всякую надежду, неожиданно громко воскликнули в ответ:
— СЕВЕ-Е-Е-РРР!!!
Древний клич племени пусть и ненадолго, но воскресил в них доблесть воинскую, прокатился по рядам ратников, бодря витязей. Видя это, приободрился сам Святослав, подхватил секиру заместо булавы стальной и направил коня вперед, к кольцу латников Шарукана. При движении его вокруг все больше ратников становилось рядом, все больше дружинников направляли коней вслед за последним князем! И вот врубился Святослав в толпу поганых, бросив скакуна в галоп, увлекая за собой воинов! Первым же ударом рассек ворога, путь преградившего, до седла, вторым снес голову половцу, налетевшему сбоку! Фонтан крови ударил из разрубленной шеи, подались назад враги, в ужасе взирая на страшного русича… А уж за ним в степняков дрогнувших врезались северяне, разя топорами, булавами! Попятились куманы, не в силах выдержать бешеный натиск противника…
Второй раз прорвали русичи кольцо вражеское, второй раз вырвались на свободу! И теперь Шарукан лишь от ярости бессильной корчился, видя, как ускользают обреченные было ратники, как спасаются они в глуши лесной! Больше не было у него резервов, чтобы помешать им.
Но быстро утешился хан — ведь в итоге прорвались лишь те, кто со Святославом пошел, да вслед за ним сразу в брешь устремился. Оставшиеся не смогли спину свою врагу обратить, слишком крепко сцепились. Но своими жизнями они князю и горстке соратников купили спасение, до последнего мига тонкой цепочкой сдерживая кольцо куманов.