В конце ноября
Шрифт:
«Однако нам не следует удивляться, – читал Тофт, – наличию этой редкой разновидности группы Протозоя. Причина ее своеобразного развития не поддается тщательному изучению, но имеется основание предполагать, что решающим моментом условий ее жизни является электрический заряд. Очевидно, в период ее возникновения электрические бури были частым явлением, поскольку, как мы описывали выше, в послеледниковый период горные цепи подвергались систематическим воздействиям непогоды и расположенное вблизи море получало электрические заряды».
Хомса отложил книгу. Он не понял толком, о
Хомсу Тофта все сильнее клонило ко сну. Он попробовал было рассказать самому себе про счастливую семью, но у него ничего не получилось. Тогда он стал рассказывать про одинокого зверюшку – маленького нумулита, который был немного похож на Ноктилуку и любил электричество.
9
Мюмла шла по лесу и думала про себя: «Как прекрасно быть Мюмлой! Мне так хорошо, что лучше и быть не может».
Она любовалась своими длинными лапами и красными сапожками, гордилась своей затейливой мюмлинской прической: ее светло-оранжевые, блестящие и прямые волосы были собраны в узел на макушке и походили на луковицу. Она шла по низинам и горам, ступала по глубоким ложбинкам, которые дождь превратил в зеленые подводные сады. Она шла быстро и иногда подпрыгивала, чтобы почувствовать, какая она тоненькая и легкая.
Мюмла спешила. Ей захотелось навестить свою младшую сестру Мю, которую уже довольно давно удочерила семья муми-троллей. Наверно, она все такая же серьезная и злая и умещается в корзинке для шитья. У самой долины Мюмла увидела Онкельскрута, который сидел на мосту и удил рыбу. На нем были пижама, гамаши и шляпа. В лапе он держал зонтик. Мюмла никогда не видела его близко и теперь рассматривала с любопытством. Он был до удивления маленький.
– Я знаю, кто ты, – сказал он. – А я не кто иной, как Онкельскрут. Мне известно, что ты веселишься все ночи напролет, у тебя до утра горит свет!
– Думай, что хочешь, – бесшабашно ответила Мюмла. – Ты видел малышку Мю?
Онкельскрут вытащил удочку и проверил крючок. Рыба не клевала.
– Так ты видел Мю? – громче повторила Мюмла.
– Не кричи, – шикнул на нее Онкельскрут. – У меня прекрасный слух. Ты распугаешь всю рыбу, и она уплывет!
– Она уже давно уплыла, – засмеялась Мюмла и побежала дальше.
Онкельскрут фыркнул и спрятался глубже под зонтик. В его ручье было всегда полным-полно рыбы. Он поглядел вниз. Вода бурлила под мостом и была похожа на блестящую разбухшую массу. Она поднимала со дна тысячи затонувших предметов, которые мелькали перед глазами и уносились прочь, мелькали и уносились прочь... У Онкельскрута зарябило в глазах, он зажмурил их, чтобы увидеть свой ручей – прозрачный ручей с песчаным дном и юркими серебристыми рыбками...
«Что-то тут не так, – с беспокойством подумал он. – Мост настоящий, тот самый мост. Но я сам какой-то другой, совершенно новый...» И с этими
Филифьонка сидела на веранде, укутав лапы в одеяла. У нее был такой вид, будто ей принадлежала вся долина, а она вовсе не радовалась этому.
– Привет! – сказала Мюмла. Она сразу же поняла, что дом пуст.
– Добрый день, – ответила Филифьонка холодно-вежливо, это была ее обычная манера в обращении с мюмлами. – Они уехали, не сказав ни слова. Хорошо, что хоть дверь не заперли.
– Они никогда не запирают, – заметила Мюмла.
– Нет, запирают, – прошептала Филифьонка и откинулась на спинку стула. – Запирают. Они заперли платяной шкаф на втором этаже! Видно, они хранят там ценности. Боятся, чтобы их не украли!
Мюмла внимательно смотрела на Филифьонку: испуганные глаза, крутые завитки волос, каждый завиток зажат заколкой, лисья горжетка, сама себя кусающая за хвост. Филифьонка совсем не изменилась. Вот в саду показался хемуль, он сгребал опавшие листья. За ним кто-то маленький собирал их в корзину.
– Привет, – сказал хемуль, – так ты тоже здесь?
– А это кто? – удивилась Мюмла.
– Я привезла подарок, – услышала Мюмла за своей спиной голос Филифьонки.
– Это хомса, – пояснил хемуль, – он помогает мне работать в саду.
– Очень красивую фарфоровую вазу! Для Муми-мамы! – резко заявила Филифьонка.
– Вот оно что, – сказал Мюмла хемулю, – так ты сгребаешь листья...
– Я хочу угодить Муми-папе, – поспешил сказать хемуль.
Вдруг Филифьонка воскликнула:
– Нельзя трогать опавшую листву! Она опасна! В ней полно всякой гнили!
Филифьонка побежала по саду, одеяла волочились за ней.
– На листьях столько бактерий, – кричала она. – Червяков! Гусениц! Всяких ползучек! Не трогайте их!
Хемуль продолжал работать граблями. Но его упрямая и простодушная морда сморщилась, он настойчиво повторял:
– Я хочу сделать приятное Муми-папе.
– Я знаю, что говорю, – заявила Филифьонка угрожающе и подошла ближе. Мюмла поглядела на них. «При чем тут опавшие листья, – подумала она. – Вот чудаки!» Она вошла в дом и поднялась на верхний этаж. Здесь было очень холодно. В южной гостиной было все так же: белый комод, выцветшая картина, голубое одеяло из гагачьего пуха. Рукомойник был пуст, а на дне его лежал мертвый паук. На полу посреди комнаты стоял чемодан Филифьонки, а на кровати лежала розовая ночная сорочка.
Мюмла перенесла чемодан и сорочку в северную гостиную и закрыла дверь. Южная гостиная предназначалась ей самой. Ее собственная старая гребенка лежала на комоде под салфеткой из жатой ткани. Они приподняла салфетку – гребенка лежала на том же месте. Мюмла села у окна, распустила свои красивые длинные волосы и принялась их расчесывать. Внизу за окном продолжалась перебранка. Мюмла видела, как спорившие шевелят губами, но слов за закрытыми окнами не слышала.
Мюмла все расчесывала и расчесывала свои волосы, и они блестели все сильнее и сильнее. Она задумчиво смотрела вниз на большой сад. Осень так сильно изменила его, сделала заброшенным и незнакомым. Стоявшие рядами деревья, голые, окутанные завесой дождя, походили на серые кулисы.