В краю Сорни-най
Шрифт:
Я любил играть с сестренкой Омельки, которая частенько приходила в дом дедушки. И тогда все, что висело на стене, превращалось в игрушки. Мы без всякой боязни брали в руки лук. Пытались натягивать на тугую тетиву стрелы. Стрелы хранились в колчане из почерневшей кожи. Наконечники стрел были железные, острые, самых разных размеров и форм. Одни наконечники напоминали вилки, другие — ножи, третьи были с зубцами. У каждой стрелы свое назначение. Стрелой с зубцами били рыбу во время икрометания, когда она любила поплескаться у берега в желтой прошлогодней траве. На зверя ходили с острыми, как ножи, стрелами. А деревянной стрелой с шаром глушили белку. Много
Я любил забегать в Омелькин дом. Он стоял у самого леса, под сенью кудрявых ветвей, которые казались обиталищем духов. В доме никаких духов не было. Кроме родственников Омельки, здесь всегда было много приезжих рыбаков, охотников. Они говорили о колхозе, о планах добычи, о других приметах окружающей жизни, которая уже не походила на дедушкину сказку. Это было тоже интересно. В чувале — полукостре, полупечи — потрескивали поленья, играл огонь. Тепло его расплывалось по большому дому без перегородок и комнат. Все согревались от одного огня, от одной большой беседы. Я с интересом вслушивался в слова, стараясь разгадать их потаенный, взрослый смысл. Иногда приставал к Омельке с вопросами. Он слушал меня почти как большой, потом степенно отвечал мне, как настоящий колхозник. Я был благодарен ему за «всамделишнюю» сказку.
И вот через тридцать лет я снова вижу Омельку. Стоит ли описывать, как мы оба были рады нашей встрече! Жаль только, что она длилась лишь один вечер. На следующий день я должен был уехать.
…По тайге летают сказки, По тайге легенды бродят. Этот древних лет обычай Жив на Севере моем.«Журавль» рассказывал о наших с Омелькой предках — о прадедушках и прабабушках. И я узнал любопытные вещи: будто у меня здесь, в верховьях Сосьвы, за тысячу километров от деревни моего детства, есть какие-то родственники. Омелька с жаром поэта рассказывал, кем приходятся мне люди из одного дома, из другого. Сопоставлял, приводил доводы.
Говорил, что в старину жители этих мест весной сразу же после ледохода спускались в низовья Сосьвы к Оби, куда в это время уплывала рыба на нерест. Вслед за рыбой плыли и люди на больших каяках, крытых берестой. Не потому ли деревня моего дедушки называлась Квайк-я, то есть река, где останавливались каяки? На таких стоянках встречались молодые люди из разных родов, разных деревень, с верховьев различных таежных речек. Здесь ловили рыбу, а под осень играли свадьбы. И некоторые из молодых семей оставались тут, строили дома, становились основоположниками нового рода. Но связи с предками не прекращались, потому что с каждой новой весной караваны каяков снова плыли вниз за вкусной белой рыбой.
Впрочем, этот обычай сохранялся до недавнего времени. И мы с Омелькой помним берестяные шалаши, которые появлялись каждое лето на зеленых окраинах деревни нашего детства. Там горели костры. Пахло вяленой рыбой. А «журавль» пел об отрогах Северного Урала, откуда начинаются реки и приходят в мир люди имени манси.
Омелька,
Я объясняю Омельке, что приехал сюда не ради древностей и старины, а для знакомства с передовиками пятилетки, с современниками.
А «журавль» в ответ мне поет, звеня всеми струнами:
Ты постой, постой, не злись… Утки стаей пронеслись. Закряхтела, загудела Под ногами мать-земля… Ты постой, постой, послушай — Пусть твою встревожат душу Жилы-стоны, Струны-звоны «Журавля»!Многострунный торыг — «журавль», не останавливая своего волшебного звона, меняет мелодию и поет о новых людях, которые добывают нефть и газ, строят газопровод и новые города…
Несколько раз прозвучали в песне слова: Ленинград, дочка, русский зять, геолог Веревкин, компрессорная станция, вертолет…
Когда на другой день в таежную деревушку прилетел вертолет, я понял, что это было неспроста.
К вертолету устремился и стар и мал. В ту же сторону неслась целая свора собак. Белые, черные, пестрые, серые вогульские лайки с задорно загнутыми на спину хвостами, с острыми мордочками, прямыми стоячими ушами замерли в ожидании, словно бы гадая, кто же прилетел на сей раз.
Из кабины вышли трое. К ним сразу подбежали собаки, осторожно обнюхивая каждого. Около высокого коренастого мужчины с аккуратно подправленными усиками на широком лице лайки завиляли хвостами, сверкая веселыми черными глазами. Сразу видно: признали знакомого. К двум другим отнеслись весьма сдержанно.
Как-то незаметно появившийся бригадир отделения зверопромхоза познакомил меня с прилетевшими людьми.
Козлов Николай Матвеевич. Начальник отдела строительства управления Игримгаз. На Севере недавно. Приехал из Башкирии.
Шалимов Валерий Васильевич. Главный инженер комсомольско-молодежного строительно-монтажного управления. Родом с Украины. А теперь — строитель Севера.
Веревкин Станислав Дмитриевич. Геолог. Работник Ленинградского института «Гипроспецгаз». По прописке ленинградец. Душою сибиряк. Принимает участие в освоении Сибири более десяти лет.
Вертолет улетел в сторону Урала, у отрогов которого строится компрессорная станция. Подобная станция будет строиться и здесь. К месту строительства и спешат мои новые знакомые. Я увязываюсь с ними. Представитель проектировщиков сдает, строители принимают участок.
Мы идем по кедровому урману. Сквозь деревья виднеется серебристый плес Сосьвы. Кедровники лишь издали кажутся непроходимой чащей. Но под ветвистыми кронами — просторно, здесь свободно гуляет ветер и нет той сырости и удушливости кондовых смешанных лесов с их непроходимыми чащами и завалами.
— Красотища! — мечтательно тянет высокий блондинистый Шалимов.
— А вы, строители, не убьете эту красоту? Мы как заказчики хотели бы… — не договорив, замер на месте Козлов, среднего роста крепыш, глядя вслед пестрому рябчику, сорвавшемуся с сизо-зеленой ветки.