В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Фризман Леонид

Когда в 1950 году исполнилось 150 лет со дня рождения Баратынского, отношение к нему было такое, что ни один журнал, ни одна газета и строчкой не откликнулись на эту дату. И только Пигарев осуществил издание солидного тома произведений поэта, который и сегодня, после того как Баратынского наиздавали бессчетное количество раз, остался в известном смысле явлением уникальным – единственной книгой, включающей стихи, прозу и письма поэта.

Понятно, что в середине 50-х годов, когда я занялся Баратынским, Пигарев был в моих глазах первым специалистом по Баратынскому, и не было мне другого пути в мир этого поэта, как через Мураново. Что тогда означала поездка в Мураново, трудно рассказать. Туда не то что транспорта – дороги не было. Появление там автомобиля считалось таким событием,

что гурьба босоногих мальчишек мчалась за ним с торжествующими криками: «Машина! Машина!».

С первой моей встречи с Пигаревым прошло шестьдесят лет, но доброта и расположенность, с которыми он меня встретил, живы в моей памяти. Дело было, конечно, не во мне, а в нем. Он всех так встречал. У норвежского русиста Гейра Хетсо, которому будет посвящен отдельный очерк, он вызвал такую же влюбленность, что и у меня. О своих отношениях с Пигаревым я расскажу еще немало. А сейчас о том, как он откликнулся на выход моей первой книги.

Дорогой Леонид Генрихович!

От души поздравляю Вас с выходом в свет Вашей книжки о Баратынском. Спасибо Вам за присылку мне экземпляра с авторской надписью. Еще до его получения я уже знал, что книжка поступила в продажу. Наша библиотека приобрела для музея несколько экземпляров. Каждый из наших сотрудников также купил себе по экземпляру. В августе я не собираюсь никуда уезжать: буду в основном находиться в Муранове с еженедельными наездами в Москву. А посему с удовольствием повидаюсь с Вами. Для нашего музея будет очень интересно и ценно получить рукопись Вашей диссертации и составленного Вами словаря.

Мураново, 10 августа 1966 г.

О роли, которую сыграл Пигарев в подготовке и организации моей кандидатской защиты, я рассказываю в другом очерке, а здесь лишь добавлю к там сказанному несколько деталей. Пигарев отдал в «Вопросы литературы» в высшей степени положительную рецензию на мою книгу, но, опасаясь, что журнал не поспеет к защите, отправил также в адрес Совета отзыв на автореферат. В этой связи он мне писал: «Сегодня отсылаю в адрес ученого секретаря Ученого совета Харьковского университета свой отзыв, копию которого препровождаю и Вам. Я полагал, что пятый номер “Вопросов литературы” с моей рецензией на Вашу книгу выйдет до защиты, и я успею послать не письменный отзыв, а печатный. По словам Чичерина, это было бы еще лучше. Но, боясь опоздать, направляю все же письменный, в котором я ссылаюсь на свою рецензию и повторяю ее основные положения. Написать что-либо более пространное в настоящее время, когда приходится заниматься трудным делом свертывания экспозиции в связи с ремонтом здания, просто не имею возможности, да вряд ли это и нужно.

С нетерпением буду ожидать известия о том, как пройдет защита. Не поленитесь послать мне телеграмму и на Москву, и на Мураново, т. к. я не знаю, где буду находиться в конце недели.

Номер журнала с материалом о Баратынском, который Вы для нас купили, представляет для музея тем больший интерес, что его у нас нет. Будем очень благодарны за присылку.

А Вас я еще не поблагодарил за автореферат и за оттиск статьи о Брюсове – исследователе Баратынского. Автореферат мне, правда, был известен в рукописи, а статью я прочитал с большим интересом. Спасибо!»

В нескольких письмах Пигарева встречались упоминания о планах издания Баратынского в «Литературных памятниках». Дело в том, что его представление о том, как должна быть построена эта книга, существенно отличалось от требований серии. В письме от 1 января 1974 года у него вырвалось такое признание: «Все это вынудило меня просить редколлегию “Литературных памятников” временно отложить обсуждение проспекта нового издания Баратынского. Должен сказать, что требование ориентироваться на какое-либо из прижизненных изданий меня крайне расхолаживает. Душа не лежит к изданию 1835 года, а выбрать другое нельзя. Между тем 175-летие Баратынского, исполняющееся в 1975 году, обязывает подумать о своевременном выпуске нового издания. И так нужно было бы именно академическое!»

Сложилось так, что после многолетних откладываний

и переносов Пигарев, в конце концов, отказался от подготовки Баратынского для «Литературных памятников», и это издание, выпуск которого редколлегия считала совершенно необходимым, было передано мне. В этой деликатной ситуации Кирилл Васильевич повел себя необыкновенно тактично и благородно. Он не выказал и тени ревности, был готов всячески мне помогать, но своей помощи ни в малейшей мере не навязывал. Он не проявил даже малейшего недовольства, когда узнал, что я планирую строить издание на совершенно иных принципах, чем он. Как он сам говорил, ему хотелось издать Баратынского «по типу Тютчева», где в первый том по чисто вкусовым соображениям были отобраны лучшие стихи, а во втором оказались как бы отсеянные. И для меня, и для редколлегии серии это было неприемлемо; я считал, что необходимо воссоздать литпамятник и воспроизвести издание 1835 года, от чего Пигарев настойчиво уклонялся. Тем не менее мы с будущим редактором «памятника» А. Л. Гришуниным пришли к общему мнению, что вообще отстранить Пигарева от участия в издании Баратынского недопустимо, и он был обозначен вместе с Гришуниным как второй ответственный редактор.

Мое расставание с ним оказалось совсем не таким, каким должно было быть… В 1982 году я приехал в Москву, и меня там разбил приступ тромбофлебита. Когда я лежал в гостиничном номере, позвонил Пигарев и сказал, что он в академической больнице и просит его навестить. Пришлось объяснить, что я сам потерял подвижность и не могу без посторонней помощи даже вернуться домой. После возвращения в Харьков я лег на операцию, после которой долго не выезжал, а когда приехал в Москву, Кирилла Васильевича уже не было в живых. Много позже меня вместе с другими участниками конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Баратынского, привезли в Мураново. Так я побывал на его могиле. Он покоится рядом со своим дядей Н. И. Тютчевым.

Второй герой моего очерка – Борис Николаевич Двинянинов, заведовавший кафедрой в Тамбове, на родине Баратынского, где я, а правильнее сказать – мы с ним, пытались организовать конференцию, посвященную Баратынскому. С Двиняниновым меня свел Лихачев. Он относился к этому человеку с большим уважением и симпатией и как-то сказал о нем: «Настоящий джентльмен». Такую характеристику я слышал из его уст только один раз. Лихачев написал Двинянинову письмо, получив которое, тот сразу связался со мной, а через некоторое время подарил мне его. Задуманная нами конференция не состоялась. Зато неосуществленная идея положила начало моей многолетней крепкой дружбе с Двиняниновым, продолжавшейся до конца его дней.

Судьба сложилась так, что впоследствии не только он помогал мне, но и я ему. Делом всей жизни Двинянинова было изучение творчества П. Ф. Якубовича. Он подготовил издание его стихотворений для Большой серии «Библиотеки поэта» и двухтомник «В мире отверженных. Записки бывшего каторжника». Человек он был необыкновенно эмоциональный (что отразили и его письма, к которым я не раз обращусь), страстно влюбленный в своего «героя». Он держал в памяти мельчайшие детали его жизни и личности, говорил о нем с жаром и восторгом.

Можно себе представить, какой взрыв эмоций он пережил, когда я сообщил ему, что нашел в отделе рукописей Центральной научной библиотеки Харьковского университета неизвестный труд Якубовича – написанную им в студенческие годы диссертацию о Лермонтове. Он примчался в Харьков, гостил у меня, изучал текст с благоговейным восторгом, подготовил его публикацию, а закончив работу, выпросил у работников библиотеки разрешение своими руками положить рукопись обратно в сейф.

Когда Двинянинов подготовил для «Научно-популярной серии» книжку о Якубовиче, вышедшую в 1969 году под названием «Меч и лира», я смог передать ему свой опыт: у меня тремя годами ранее была там же выпущена книжка «Творческий путь Баратынского». Благодаря моим советам, он заполучил для своей книги мою бывшую редакторшу – обаятельную Н. В. Шевелеву – и успешно обошел многие препятствия, которые мне в свое время попортили немало крови. Вскоре после его поездки в Харьков я получил такое письмо.