В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Фризман Леонид

Дорогой Леонид Генрихович!

Как всегда, начинаю с покаянной ноты. Терзаюсь, что не удалось вовремя ответить Вам на любезное письмо. Шлю заботливой и внимательной Вашей супруге свое бесконечное восхищение и спасибо: мал золотник да дорог! В Харькове у народовольцев было много связей. П. Якубович после Киева должен был съездить в Харьков, но не удалось. Так что харьковский автограф – закономерен. В ЦГАЛИ – переписка П.Я. с В. Фигнер об издании сборника ее стихотворений.

Моя медлительность связана с поездкой в Москву, в МГПИ, на 9-ю межвузовскую конференцию, посвященную вопросам поэтической лексики. Выступил с докладом «Генезис романтической лексики М. Горького-поэта», где подчеркнул, что Чижи-Ужи, Соколы-Буревестники

и прочая романтическая живность была до Алексея Максимовича. Приняли тепло, возможно, в связи с тем, что интерес к М. Горькому сейчас падает. Был в издательстве, на Подсосенском. Рукопись получила положительную рецензию и пойдет дальше – на утверждение (после того, как ее просмотрит проф. Бельчиков). Ваш Е. Баратынский, если не ошибаюсь, подписан к печати (так слышал). Летом опять мне надо работать, т. е. вносить поправки, кое-что сократить. Мелочи, в общем, а потребуют внимания и дополнительных усилий… Честно говоря, все надоело.

30 мая был в Переделкино (шестая годовщина со дня смерти).

Тропа народная к нему не зарастает:

Вы шли толпой, и врозь, и парами,И кто-то вдруг сказал: «СегодняШестое августа по-старому,Преображение Господне».(«Август»)

Читали стихи. И я подключился. Были и «лирики», и «физики». Последних, пожалуй, побольше. Ветерок срывал языки пламени красных листков. Они пылают на могиле поэта. Посылаю Вам один «язычок» огненно-маковый. (В конверт был вложен листок, обернутый в бумагу с надписью «Пламя с могилы Б. Пастернака. 30 мая 1966 г. Переделкино. Шестая годовщина. Б. Д.» Он хранится вместе с письмом. – Л.Ф.)

Б. Пастернак похоронен в самом конце кладбища, на высоком косогоре, возле трех огромных сосен с варварски обрубленными ветвями (война?). Был Духов день. В церквушке кладбищенской XV в. (в память Преображения) поставил свечку – «вниманье небольшое».

Да, Леонид Генрихович, годы летят… И «год сгорел на керосине залетевшей в лампу мошкой» (Б. Пастернак).

Желаю Вам и Вашим близким всего радостного и творческого!

Ваш Б. Двинянинов

Р. S. Сейчас страда – экзамены (и свои, и ГЭК), отчеты и во всем – суета сует.

А вот его отклик на получение моей книги:

Дорогой Леонид Генрихович!

Ваш Баратынский застал меня на пороге: еду! В Москву! В Москву! В Москву и дальше (Тарту). Поздравляю с завидным началом – «будь новый день любимцу счастья в сладость!» Тронут не только памятью сердца, но и памятью ума, который блещет на каждой странице изящно изданной книги. Сопереживаю с Вами счастливые минуты.

Спасибо душевное и многократное за подарок. Теперь путь открыт! Вперед и выше! Еду разведывать судьбу «Меча и лиры». Всего радостного Вам и дому!

Ваш Б. Двинянинов

28 июля 1966 г.,

перед отходом поезда

Наша переписка продолжалась несколько лет, и, хоть он часто жаловался на здоровье, его беспримерная душевная энергия била фонтаном. На мою «Жизнь лирического жанра» он откликнулся телеграммой, которую воспроизвожу: «Очарован вашим элегическим подарком великолепной книгой дружеской надписью вчитываюсь волшебные страницы обнимаю благодарю Двинянинов». Из полученных от него писем, любое из которых позволяет ощутить богатство эмоционального мира этого удивительного человека, приведу без всяких дополнительных пояснений только одно:

Дорогой Леонид Генрихович!

От всего сердца и глубины душевной (еще не обмелевшей) поздравляю Вас и Ваших близких с заслуженной Высокой Нравственной и Научной Победой – присуждением Вам Доктора Отечественной Филологии. Салют и Венок

Лавровый Вам! Я только что получил это радостное известие, которое давно ждал, но… когда счастье спит, а несчастье дремлет, их лучше не трогать, а терпеливо надеяться, что первое улыбнется и приголубит… И так, воистину:

Велик Господь! Он милосерд, но прав. Нет на земле ничтожного мгновенья. Прощает он бездушию забав,

Но никогда пирам злоумышленья.

А «Желчевики и Мстивцы» вынашивали и вынашивают эти злоумышленья! Правда, им не до пиров, но на пакости они способны всегда. Итак, Леонид Генрихович, теперь Вам жить будет несколько легче, и побеждать, и двигаться вперед! Главное и Самое Главное, что Победа Ваша Честная, бескомпромиссная, Высокая и Красивая, зримая Победа, абсолютно бесспорная! Но «при всем при том» этой честной победе строились козни, препоны… Вот образ нашей развитой жизни, увы мне! И второе – Победили Вы вовремя. Есть еще Силы, Планы у Вас и Мечты, Поиски и Открытия – все то, что Л. Толстой называл великой «Энергией заблуждения», которая движет творчество свободно, без потуг.

Когда-то восторженно-трагический К. Фофанов вопрошал 100 лет назад:

Где сеять мне? Какое семя? Кого мне зернами питать? Пошли, Господь, иное время, Чтобы Посеять и Пожать!

В наш жестокий век немногим, и Вам в том числе, удалось и «посеять, и пожать». Где теперь Вы будете работать?

Вы идете на смену старым могиканам. Вот и Дм. С. Лихачев в письме ко мне 12 мая вдруг неожиданно пожаловался на усталость, на неизлечимую болезнь старость (похвалив мою статью в сб-ке «Творчество Чехова» («А. Чехов и П. Якубович»). И представьте, Леонид Генрихович, это чувство Д.С. я уловил в изумительном комментарии Д.С. к «Пляскам смерти» А. Блока (РЛ, 1978, № 1, стр. 182). Думаю, что это не случайно. А какие планы у Игоря? Сердечный привет супруге и родителям. Будьте здоровы и счастливы. Салют!

Ваш Б. Двинянинов

24 июня 1978 г.

Р. S. Леонид Генрихович, добавлю. У нас к честным докторам и лицам с творческой жилкой отношение хамское. Вот свежий пример. И. Я. Бийск завершил докторскую (он историк). Его и «сушили, мочили, мариновали», но утвердили. И что же? Кафедру истории получил не он, а косноязычный кандидат из «своих». Раздавались голоса, что с докторами на кафедре стало хуже: нагрузка им минимальная, «работай за них, лежебоков» и т. д. И что же? И. Я. Бийск подал об уходе. Кое-кто вздохнул облегченно. Есть и другие, более грустные истории (с проф. А. Л. Хайкиным), которая окончилась трагически… Это пишу «для опыта», не поддавайтесь, давайте отпор негодяям.

Б.Д.

Тогда, в начале своего творческого пути, я не сумел осознать, как много правды было в предостережениях этого благородного человека. Те, кто дочитает эту книгу до конца, поймут, что позднее я с лихвой наверстал упущенное.

Кандидат, превзошедший академиков

Сегодня, когда, по пушкинскому слову, «мы близимся к началу своему», не могу не признать, что не был обижен вниманием и расположением коллег и вообще людей, составлявших мое окружение. Но по-настоящему близких друзей, однодумцев, понимавших тебя с полуслова, потому что сердца бьются в такт, и одинаковые оценки людей и событий предопределены общностью взгляда на все, было немного, да их и не бывает, и не должно быть много. Таким другом был мне Вадим Эразмович Вацуро. Таких, как он, в моей жизни было не больше, чем пальцев на одной руке. Дружба наша продолжалась чуть менее сорока лет, с дня знакомства – 13 мая 1963 года – и до его так потрясшей своей неожиданностью кончины 31 января 2000 года.