В круге света (сборник)
Шрифт:
За столом разговорились. Оказалось, он пятнадцать лет ходил на подводных лодках, а заканчивал в свое время то самое училище, о котором я когда-то мечтал еще мальчишкой.
– А почему семинария, товарищ капитан первого ранга?
– Так сложилось. Будучи молодым офицером, во время одного неудачного похода, когда думали, что уже не всплывем, я пообещал Богу, что если спасемся, то стану священником. Мы тогда действительно, можно сказать, с того света вернулись. А для меня встал вопрос: как исполнить обет? Для начала стал ходить в церковь, учился молиться и верить. А вот теперь, надеюсь, буду священником. – И улыбнулся.
Удивительный путь, начинал с подлодок,
Как премудро устроен мир! Мы одинаково мечтали о море, а стали священниками. Только ему пришлось пятнадцать лет учиться мужеству и молитве в боевых походах, а меня Бог десять лет смирял, положив носить оранжевый жилет рабочего на железной дороге.
Мир тесен, оказалось, что мой собеседник пересекался по жизни с тем подводником, о котором я писал выше. И я узнал, что со временем он все-таки встретил ту, которая стала ему настоящим другом.
Продолжая морскую тему, не могу не рассказать об одном удивительном человеке. Как-то во время моего священнического сорокоуста ко мне на ночь в комнату общежития подселили одного старца. Во всяком случае, он мне таким показался. Сам небольшого роста, коренастый, с могучей бородой-лопатой. Сосед представился, и оказалось, что он адмирал запаса. И тоже подводник. Командовал целым соединением подлодок.
Адмирал оказался интереснейшим собеседником. Мы проговорили если не всю ночь, то полночи точно.
Понимая, что мы встретились подобно случайным попутчикам в купе поезда и, скорее всего, больше никогда не увидимся, мой собеседник был очень откровенен. Он совсем немного останавливался на морском периоде своей жизни. И даже в нем он все больше находил моменты, когда Господь был рядом и хранил его для чего-то большего.
За время своей службы он побывал, наверное, на всех морях и океанах, омывающих нашу землю, видел величие и красоту еще не тронутой человеком природы. Научился восхищаться ею и в этой земной красоте разглядел Творца и захотел, всем сердцем захотел прикоснуться к тому, что необъяснимо влекло его к себе все эти годы.
Выйдя в запас, адмирал решил делом послужить Богу. На собственные средства и помощь друзей он собрал артель из мастеров по дереву и стал сооружать иконостасы.
Причем все больше для тех храмов, где о хороших заработках говорить не приходилось.
А еще они с дочерью поездили и поклонились многим нашим святыням.
– Где мы только не были! Меня принимал отец Николай на острове Залит, я разговаривал с батюшкой Иоанном Крестьянкиным. На братском молебне вместе с монахами прикладывались к открытым мощам преподобного Сергия, были и у мощей Серафимушки, Тихона Задонского, Александра Свирского. Всего и не упомнишь. Когда бываем в лавре и отец Кирилл Павлов узнает о нас, то зовет к себе в келью. Я многое повидал и испытал за свою жизнь и давно уже сделал вывод о том, как прекрасна наша земля и люди. Думал, что все увидел и познал, а сейчас езжу по святыням, любуюсь, дышу этим воздухом святости и надышаться не могу. И понимаю, что нет ничего прекраснее наших святынь и верой живущего православного человека, поверь мне, батюшка, я знаю, о чем говорю. Для меня весь смысл человеческой жизни открылся, я же все понял.
Красота, проявившаяся в гармонии и целесообразности тварного мира, захватила человека; а пересекшись с опытом святости, он встретился еще и с совершенной красотой опыта боголюбцев, исполненной
Он рассказывал о своих открытиях в вере, а я понимал его, потому что уже прошел этим путем в Духе, но только чуть-чуть раньше. Как он радовался своим внешне кажущимся простым духовным открытиям! Ведь истина только тогда становится твоим достоянием, частью тебя, когда ты реально открываешь ее для себя через опыт и можешь сформулировать ее так, словно до тебя никто о ней и не догадывался. А став частью тебя, она начинает преобразовывать твое естество, и ты еще здесь, на земле, становишься причастным вечности.
– И я вот знаешь, батюшка, о чем себя порой спрашиваю? Вот за что мне это все Бог даровал? За что? – Только произносил он не за «что», а за «че». – За че мне все это?
Он говорил, а на меня смотрели глаза, светившиеся радостью и чистым детским ликованием по-настоящему счастливого человека.
Из опыта железнодорожного богословствования
На память святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии мы служили литургию. Уже много лет безуспешно пытаюсь подыскать определение тому состоянию, которое переживаю во время этого необыкновенного действа. Когда-то, еще до принятия сана, помню, спросил знакомого священника:
– Скажи, как тебе не надоедает изо дня в день служить одну и ту же службу? Ведь литургия всегда одинакова?
На что он мне ответил:
– Ты ошибаешься, она все время разная.
Действительно, литургия никогда не повторяется, я это понял потом, когда сам встал перед престолом. Тогда какая она? Многие пытаются описать то, что переживают, так, как они это могут. Порою читаешь настоящие поэтические произведения, да-да, среди священства немало поэтов. Читаешь и радуешься, открываешь для себя такие тонкости, которые и сам раньше не замечал или замечал, да выразить не мог. Эх, если бы я был поэтом, но я не поэт.
Если бы я был художником, то попытался бы кистью ответить на свой вопрос, мазками красок, положенных рукою на холст. Интересно, какие бы это были краски? Наверняка голубая и обязательно красная, золотая и черная. Наши надежды, точно крылья, устремившиеся в небо, и наши грехи, намертво приковавшие нас к земле, остались бы на этой картине. Но, увы, я не художник.
Существует еще и особый язык богословов. Поражаешься этому высокому искусству. Безусловно, лучшие богословы – это те, кто пришел в Церковь из точных наук. Их язык отточен, определения отшлифованы с математической строгостью и ясностью, по пунктам и параграфам. Идеальное поверяется идеальным. Все разложено по полочкам, словно не мысли на духовную тему, а очередное доказательство теоремы. По их трудам легко готовиться к экзаменам, зато в них исчезает присутствие тайны и некой недоговоренности.
Легко узнать по почерку, что тот или иной ученый богослов когда-то был музыкантом или артистом. Их богословие – гимн Богу, зато для студентов сущее наказание. Попробуй отыскать рациональное зерно в гимне сплошной недоговоренности, тем более если завтра у тебя экзамен.
Хотя в моем дипломе Свято-Тихоновского института и написано «богослов», но это вовсе не означает, что я им на самом деле являюсь. И думаешь: «Если ты не поэт, не художник и даже не богослов, каким языком выразить свое ощущение литургии, с чем ее сравнить?»