В лабиринте секретных служб

Зиммель Йоханнес Марио

8 ноября 1942 года военное министерство США сообщило, что американская и британская армии ВМС и ВВС на рассвете высадились в Северной Африке. Генерал-лейтенант Эйзенхауэр назначен главнокомандующим объединенными силами.

11 ноября верховное командование вермахта объявило о переходе германскими войсками демаркационной линии в южной Франции с целью воспрепятствовать попыткам американо-английских войск высадить десант на неоккупи-рованной территории Франции.

Часть 3. Снова абвер

Центральная тюрьма «Фрезне» находилась в 18 километрах от Парижа. Высокие стены окружали грязную средневековую постройку из трех корпусов, с многочисленными флигелями каждый. В первом корпусе содержались немцы — политические

и дезертиры. Во втором — немцы и французы — участники Сопротивления. В третьем — только французы. Начальником тюрьмы был немецкий капитан. Персонал был смешанным. Надзирателями были французы и немцы, в основном престарелые унтер-офицеры из Баварии, Саксонии и Тюрингии.

Во флигеле «С» первого корпуса работали только надзиратели-немцы. Они обслуживали СД Парижа. Днем и ночью в одиночках горел свет. Заключенные здесь не выводились на прогулки. Гестапо разработало простой метод, с помощью которого прятались концы в воду. Оно не заносило имена заключенных в списки, не вело на них принятую документацию. Это были практически мертвые души.

В камере № 67 флигеля «С» неподвижно сидел, уставившись в пол, молодой человек с худощавым лицом и ум-ыми черными глазами. Томас Ливен выглядел жалко. Бледный, с ввалившимися щеками, одетый в старый, слишком большой для него костюм заключенного. Томас дрожал от холода, так как камера не отапливалась. Более семи недель сидел он в грязной камере. В ночь с 17 на 18 сентября похитители передали его на демаркационной линии агентам гестапо, которые доставили Томаса в тюрьму «Фрезне». И с этого времени он ждал, что кто-нибудь придет его допросить. Но напрасно. Ожидание должно было сломить волю подследственного. Томас пытался установить контакт с немецкими надзирателями — напрасно. Он пытался с помощью взяток получить хорошую еду — ему ежедневно давали жидкий суп с капустой. Он пытался переслать весточку Шанталь — и это не вышло. «Почему они не идут за мной, не ставят меня к стенке?» — думал он. Каждое утро эсэсовцы выталкивали людей из камер. Был слышен топот сапог, приказы, крики людей, уводимых на расстрел, выстрелы. Тихо было только в случаях, когда людей вешали. Однажды Томас услышал приближающиеся шаги. Дверь открылась. В проеме стоял фельдфебель и два великана со знаками различия СД.

— Хунебелле?

— Яволь!

— На допрос марш!

«Ну, началось», — подумал Томас. Его связали и вывели во двор. Здесь стоял огромный автофургон без окон. Эсэсовец втолкнул Томаса в узкий коридор фургона, по обеим сторонам которого были двери, а за ними крошечные камеры, где человек мог находиться только скорчившись. В одну из дверей засунули Томаса. Дверь закрылась, щелкнул замок. Судя по шуму, и другие камеры были забиты людьми. Автобус ехал по ухабистой дороге около 30 минут, затем остановился. Послышались шум, крики. Дверь открылась, все стали выходить. Следуя за эсэсовцем, Томас шатался от слабости и головокружения на свежем воздухе. Он тотчас же узнал место, куда его привезли: на авеню Фош в Париже. Томасу было известно, что СД конфисковало здесь много домов. Охранник провел его через вестибюль дома № 84 в кабинет, служивший прежним владельцам библиотекой. В нем находились два человека. Оба в форме СС. Один из них — плотный с розовым лицом, второй — худой и бледный. Первый — штурмбаннфюрер Вальтер Айхлер, второй — его адъютант Фриц Винтер. Томас молча встал перед ними. Конвоир доложил о доставке подследственного и исчез. На ломаном французском языке штурмбаннфюрер пролаял:

— Ну, что, Хунебелле, выпьете рюмку коньяка?

— Благодарю, мой желудок не готов для спиртного. Штурмбаннфюрер рассмеялся. Винтер предложил:

— Я думаю, мы можем с этим господином говорить по-немецки.

Еще при входе в кабинет Томас заметил на столе папку с надписью «Хунебелле» и понял, что нет смысла лгать.

— Да, я говорю по-немецки.

— Чудесно, превосходно. Возможно, вы наш соотечественник? — Штурмбаннфюрер погрозил Томасу пальцем. — Ну, признавайтесь, шельма.

Он выпустил струю сигаретного дыма в лицо Томасу. Томас молчал. Штурмбаннфюрер стал серьезным.

— Видите ли, герр Хунебелле,

или как вам угодно себя называть, вы, возможно, думаете, что нам приятно вас арестовывать и допрашивать. О нас рассказывают невероятные истории, не правда ли? Мы несем нашу тяжелую службу не с удовольствием, могу вас в этом заверить. Немцы, герр Хунебелле, не созданы для такой службы. Но интересы нации требуют. Мы поклялись фюреру. После окончательной победы немецкий народ будет руководить всеми народами мира. Нам дорог каждый человек.

— И вы тоже, — добавил Винтер.

— Не понял.

— Вы нас обманули, Хунебелле. В Марселе с золотом, драгоценностями и валютой. — Штурмбаннфюрер короткорассмеялся. — Не отрицаете? Должен признать, вы это сделали очень умно. И потому, что вы умный парень, расскажите нам, как в действительности вас зовут и куда делись ценности, отобранные у Лессе и Берго, — добавил тихо Винтер.

— И с кем вы работали, — уточнил Айхлер. — Марсель занят теперь нашими войсками, и мы можем взять всех ваших коллег.

Томас молчал.

— Ну? — спросил Айхлер.

Томас покачал головой. Он представлял себе все именно так.

— Вы не хотите говорить?

— Нет.

У нас говорит каждый. — Веселое расположениеи добродушная усмешка сразу исчезли с лица Айхлера, его голос звучал угрожающе. — Паршивец, дерьмо! Я и так слишком долго разговариваю с тобой. — Он встал, бросил сигарету в камин и приказал Винтеру:

— Давай, приведи его в порядок.

Адъютант отвел Томаса в жарко натопленный подвал и позвал двух верзил в штатском. Они привязали Томаса к котлу парового отопления и начали бить. Это продолжалось три дня. Поездка в автобусе. Допрос. Избиение в подвале. Возвращение в холодную камеру. В первый раз эсэсовцы совершили ошибку — очень жестоко и быстро его избили. Томас потерял сознание. В следующий раз они эту ошибку не повторили. После третьего раза Томас потерял два зуба, его тело было в ранах. Им пришлось на две недели положить его в лазарет. Потом все началось сначала. Когда 14 декабря автобус доставлял Томаса из тюрьмы в гестапо, Томас был полуживой. Он не мог больше выносить пыток. «Я выпрыгну в окно, — думал он. — Айхлер допрашивает меня теперь в своем кабинете на третьем этаже. Да, я выпрыгну. Если повезет, то разобьюсь насмерть. Ах, Шанталь, ах, Бастиан, как мне хотелось бы вас увидеть». В 10 часов Томаса доставили в кабинет герр Айхлера. Около штурмбаннфюрера стоял мужчина, худощавый, седой, высокого роста. На нем была форма полковника германского вермахта с многочисленными орденскими знаками. Под мышкой он держал папку с надписью «совершенно секретно».

— Вот этот человек, герр полковник, — кашляя, проговорил Айхлер. Его лицо выражало досаду и разочарование.

— Я его сразу же увезу, — сказал полковник.

— Так как вы предъявили мне документы, я не могу вам препятствовать, распишитесь в получении этого человека.

В глазах Томаса все начало вращаться: кабинет, люди, мебель. Качаясь, он хватал ртом воздух и думал о словах Бертрана Рассела: «В нашем столетии происходит еще невозможное».

Сидя со связанными руками, рядом с седоволосым полковником в армейском лимузине, Томас ехал через центр Парижа, совсем не изменившийся по сравнению с мирным временем. Казалось, Франция игнорирует оккупацию. Улицы были полны жизни. Элегантные женщины, спешащие мужчины и мелькающие между ними фигуры немецких солдат отражались в зеркальных витринах магазинов. Полковник молчал, пока не доехали до фешенебель-ного предместья Сен-Клу, застроенного виллами, а затем спросил:

— Я слышал, вы охотно готовите, герр Ливен?

Названный своим настоящим именем, Томас уставился на полковника. Его мозг, измученный пережитым, лихорадочно соображал: «Что это должно означать? Новый подход?» Он смотрел на сидящего рядом офицера. «Хорошее лицо. Умное и скептическое. Густые брови. Благородный нос. Волевой рот. Ну и что? В моем отечестве многие убийцы исполняют Баха!» Наконец Томас ответил:

— Не понимаю, о чем вы спрашиваете.

— Ну, ну. Все вы знаете. Я полковник Верте из абвера в Париже. Могу спасти вам жизнь или, наоборот, уничтожить — все зависит от вас.