В лесах
Шрифт:
Вот за гробом Насти, вслед за родными, идут с поникшими головами семь женщин. Все в синих крашенинных сарафанах с черными рукавами и белыми платками на головах… Впереди выступает главная «плачея» Устинья Клещиха. Хоронят девушку, оттого в руках у ней зеленая ветка, обернутая в красный платок.
Завела Устинья плач от лица матери, вопленницы хором повторяют каждый стих… Далеко по полю разносятся голосистые причитанья, заглушая тихое пение воскресного тропаря идущими впереди певицами.
На полете летит белая лебедушка,На быстр'oм несется касатка-ластушка.Ты куда, куда летишь, лебедь белая,Ты куда несешься, моя касатушка?..Не утай, скажи, дитя мое р'oдное…Ты в какой же путь снарядилася.Во которую путь-дороженьку,В каки гости незнакомые,Незнакомые, нежеланные?Собралася ты, снарядиласяНа вечное житье, бесконечное.Как пчела в меду, у меня ты купалася,Как скатн'oй жемчуг на золоте блюдце рассып'aлася.УжПриносили на погост девушку, укрывали белое лицо гробовой доской, опускали ее в могилу глубокую, отдавали Матери-Сырой Земле, засыпали рудожелтым песком.
Стоит у могилки Аксинья Захаровна, ронит слезы горькие по лицу бледному, не хочется расставаться ей с новосельем милой доченьки… А отец стоит: скрестил руки, склонил голову, сизой тучей скорбь покрыла лицо его… Все родные, подруги, знакомые стоят у могилы, слезами обливаючись… И только что певицы келейные пропели «вечную память», Устинья над свежей могилою новый плач завела, обращаясь к покойнице:
Я кляну да свою буйн'y головушку,Я корю свое печально скорбно сердечушко!Ах, завейте, завейте-тка, ветры буйные,Вы развейте, развейте-тка желты пески,Что на новой, на свежей на могилушке.Расколите, расколите гробову доску,Разверните, разверните золоту парчу.Разверните, разверните бел тонкой саван,Размахни ты, моя голубонька, ручки белые,Разомкни ты, моя ластушка, очи звездистые,Распечатай, моя лебедушка, уста сахарные,Посмотри на меня, на горюшу победную,Ты промолви-ка мне хоть едино словечушко…Я надеялась на тебя крепкой надеждушкой:Ростила до хорошего до возрасту,Научала уму-разумуИ всякому рукодельицу.Не судил мне Господь с тобой пожить,Покидала ты меня, горюшу, раным-ранешенько,Миновалася жизнь моя хорошая,Наступило горько слезовое времечко…Один по одному разошлись с погоста. Выпрягли и потом вновь запрягли коней и поехали в деревню. Без этого обряда нельзя с кладбища ехать – не то другую смерть в дом привезешь.
Опустела Настина могилка, все ее покинули, один не покинул. До позднего вечера, обливаясь слезами, пролежал на ней Никифор. Хоть Аксинья Захаровна и говорила, что остался он на кладбище, чтоб удалиться от искушения, что предстало бы ему на поминальной трапезе, но неправду про брата сказала она. Хоть виду не подавал, хоть ни единым словом никогда никому не высказывал, но с раннего детства Насти горячо он любил ее преданной и беззаветной любовью. Нежданная смерть племянницы так поразила его, что он совсем переродился. Душа-то у него всегда была хороша, губила ее только чара зелена вина.
Дня потом не проходило, чтоб Никифор по нескольку часов не просиживал на дорогой могилке. На девятый день пришли на кладбище покойницу помянуть и, как водится, дерном могилу окласть, а она уж обложена и крест поставлен на ней. Пришли на поминки в двадцатый день, могилка вся в цветах.
Проводив за околицу крестницу и предоставив дальнейшую погребальную обрядню Устинье Клещихе, Никитишна воротилась в дом Патапа Максимыча и там с помощью работниц и позванных деревенских молодух все привела в порядок… Вымыли и мокрыми тряпицами подтерли полы во всех горницах и в моленной. Тряпицы, веники, весь сор, солому, на которой до положения во гроб лежала покойница, горшок, из которого ее обмывали, гребень, которым расчесывали ей волосы, все собрала Никитишна, с молитвой вынесла за околицу и бросила там на распутье… После того, умывшись и переодевшись во все чистое, принялась она вместе с приспешницами «помины строить». Во всех горницах накрыли столы и расставили на них канун, кутью и другие поминальные снеди. Вдоль улицы, как во время осенних и троицких «кормов», длинным рядом выстроили столы и покрыли их столешниками. [167] На столах явились блюда с кутьей и кануном, деревянные жбаны с сыченой брагой и баклаги с медовой сытой для поминального овсяного киселя.
167
Скатерть.
К
168
Главный стол, приготовленный для почетных гостей.
После кутьи в горницах родные и почетные гости чай пили, а на улицах всех обносили вином, а непьющих баб, девок и подростков ренским потчевали. Только что сели за стол, плачеи стали под окнами дома… Устинья завела «поминальный плач», обращаясь от лица матери к покойнице с зовом ее на погребальную тризну:
Родимая моя доченька,Любимое мое дитятко,Настасья свет Патаповна,Тебе добро принять пожаловатьСтакан да пива пьяного,Чарочку да зелена вина,От меня, от горюши победныя.С моего ли пива пьяногоНе болит буйна головушка,Не щемит да ретиво сердце;Весело да напиватисяИ легко да просыпатися.Ты пожалуй, бела лебедушка,Хлеба-соли покушати:Дубовы столы порасставлены,Яства сахарны наношены.На улице подавали народу поминальные яства в изобилии. Изо всех восемнадцати домов деревни вынесли гречневые блины с маслом и сметаной, а блины были мерные, добрые, в каждый блин ломоть завернуть. За блинами угощали народ пирогами-столовиками, [169] щами с солониной, лапшой со свининой, пряженцами с яйцами, а в конце стола подан был овсяной кисель с сытой. Вином по трижды обносили, пива и сыченой браги пили, сколько хотели, без угощенья. После киселя покойницу «тризной» помянули: выпили по доброму стакану смеси из пива, меду и ставленной браги. [170] В хоромах за красным столом кушанья были отборные: там и дорогие вина подавали, и мерных стерлядей, и жирных индюков, и разную дичину. Но блины, кисель и тризна, как принадлежности похоронной трапезы, и за красным столом были ставлены.
169
Круглый пирог из сочней, с начинкой из молочных блинов и репы.
170
Эту смесь, в которую прибавляется также и виноградное вино, зовут «тризной», а также «чашей». Поповское или семинарское ее названье – «пивомедие».
Только что отобедали, раздача даров началась. Сначала в горницах, заменявшая место сестры, Параша раздала оставшиеся после покойницы наряды Фленушке, Марьюшке, крылошанкам и некоторым деревенским девицам. А затем вместе с отцом, матерью и почетными гостями вышла она на улицу. На десяти больших подносах вынесли за Парашей дары. Устинья стала возле нее, и одна, без вопленниц, пропела к людям «причет»:
Вы ступайте, люди добрые,Люди добрые, крещеные,Принимайте дары великие,А великие да почетныеОт Настасьи свет Патаповны:Красны девицы по шириночке,Молоды молодки по передничку,Молоды молодки по опоясочке.Да не будьте вы крикливые,Да не будьте вы ломливые,А будьте вы милостивы,Еще милостивы да жалостливы,Жалостливы да приступливы.Спервоначалу девицы одна за другой подходили к Параше и получали из рук ее: кто платок, кто ситцу на рукава аль на передник. После девиц молодицы подходили, потом холостые парни: их дарили платками, кушаками, опоясками. Не остались без даров ни старики со старухами, ни подростки с малыми ребятами. Всех одарила щедрая рука Патапа Максимыча: поминали б дорогую его Настеньку, молились бы Богу за упокой души ее.
А во время раздачи даров Устинья с вопленницами пела:
Не была я, горюша, забытлива, [171] Не была, победна головушка, беспамятна,Поспрошать родное свое детище,Как раздать кому ее одеженьку.Ведь сотлеют в сундуках платья цветные,Потускнеют в скрыне камни самоцветные,Забусеет в ларце скатн'oй жемч'yг.Говорила же мне бела лебедушка,Что Настасья свет Патаповна:«Я кладу жемчужны поднизиИ все камни самоцветныеКо иконе Пречистой Богородицы,Я своей душе кладу на сп'aсеньеИ на вечное поминание.А все алы, цветны ленточкиПо душам раздам по красным девушкам,Поминали б меня, девицу,На веселых своих беседушках.Сарафаны свои мелкоскладныеЯ раздам молодым молодушкам,Поминали б меня, красну девицу,А шелковые платочки атласныеРаздарю удалым добрым м'oлодцам,Пусть-ка носят их по праздникамВокруг шеи молодецкия,Поминаючи меня, красну девицу».171
То есть забывчива.