В лесах
Шрифт:
Вот впереди других идет сухопарая невысокого роста старушка с умным лицом и добродушным взором живых голубых глаз. Опираясь на посох, идет она не скоро, но споро, твердой, легкой поступью и оставляет за собой ряды дорожных скитниц. Бодрую старицу сопровождают четыре инокини, такие же, как и она, постные, такие же степенные. Молодых с ними не было, да очень молодых в их скиту и не держали… То была шарпанская игуменья, мать Августа, с сестрами. Обогнав ряды келейниц, подошла к ней Фленушка.
– Там на многолюдстве, в большом собраньи, не посмела я доложить вам,
– Говори, что наказано, – молвила Августа строго, но с кроткой на устах улыбкой.
– Пройдемтесь сторонкой, – сказала Фленушка.
– Аль по тайности что? – равнодушно спросила мать Августа.
– По тайности, – ответила Фленушка.
И обе перешли на другую сторону широкой столбовой дороги.
– Эку жару Господь посылает, – молвила Августа, переходя дорогу. – До полдён еще далеко, а гляди-ка, на солнышке-то как припекает… По старым приметам, яровым бы надо хорошо уродиться… Дай-ка, Господи, благое совершение!.. Ну, что же, красавица, какие у тебя до меня тайности? – спросила она Фленушку, когда остались они одаль от других келейниц.
– Письмецо матушка Манефа до вас прислала и на речах кой о чем приказала, – молвила Фленушка, отдавая письмо.
– Не матушкина рука, – взглянув на письмо, сказала Августа и спрятала его под апостольник.
– Не совсем еще оправилась она после болезни-то, – ответила Фленушка. – Самой писать еще невмоготу… Я с ее слов написала.
– Ты писала? – кротко спросила мать Августа, вскинув глазами на Фленушку.
– С матушкиных слов, – ответила Фленушка. – На конце и ее руки приписка есть. Поглядите.
– Погляжу, – молвила Августа. – Какие же тайности ты мне скажешь?
– Да насчет того, что тут писано… Матушка велела вам на словах объяснить…
– Что ж такое? – спросила Августа.
– Зовет к себе на Петров день, – сказала Фленушка. – Собранье будет у нас в обители. Изо всех скитов съедутся матери.
– По какому это делу?
– Из Москвы насчет епископа прислали посланника…
– Не приемлем, – отрезала Августа. – Из-за этого не стоит стары кости трясти… Не буду.
– Софронию отвержену быть, – продолжала Фленушка.
– Не наше дело, – сказала Августа.
– Нового архиепископа думают поставить – владимирского, – продолжала-таки свое Фленушка.
– Не приемлем, – еще раз отрезала Августа и хотела идти через дорогу к своим старицам.
– Да еще про скит ваш писано, матушка, и мне больше про это поговорить наказано, – молвила Фленушка.
– Что ж такое? – бесстрастно спросила Августа.
– Из Питера письма получены, – сказала Фленушка. – Казанскую у вас хотят отобрать… Насчет вашего скита велено разузнать: не после ли пожара он ставлен…
– Слышала, – равнодушно отозвалась мать Августа.
– На этот счет и велено мне с вами переговорить, – молвила Фленушка. – Дело общее, всем бы надо вместе обсудить его, как и что делать.
– Судить-то нечего, – молвила Августа.
– Как беду отвести, где искать помощи, заступников… – говорила
– Есть у нас и помощь и заступа, – сказала мать Августа. – Других искать не станем.
– Где же ваша заступа? – спросила Фленушка.
– У Царицы Небесной, – твердо ответила Августа. – Покаместь она, матушка, убогого дома нашего не оставила, какую еще нам искать заступницу?.. Не на помощь человеческую, на нее надежду возлагаем… Скажи, красавица, матушке Манефе: не погневалась бы, не посердитовала на нас, убогих, а не поеду я к ней на собрание.
– Посоветовались бы, матушка, – молвила Фленушка.
– Нечего мне советоваться, не об чем, – прервала ее Августа. – Одна у меня советница, одна и защитница – царица небесная, Казанска Богородица… Отринуть ее да пойти на совет человеческий – как же я возмогу?.. Она, матушка, – стена наша необоримая, она крепкая наша заступница, не поеду я на ваше собрание.
– А как отнимут у вас икону-то? Тогда что заговорите? – резко сказала Фленушка, сбрасывая напущенную на себя скромность.
– Не попустит владычица, – молвила Августа и, низко поклонясь Фленушке, пошла к своим старицам.
– Матушка, – сказала, догоняя ее, Фленушка. – Попомните, что на Петров день у нас праздник в часовне. В прежни годы, бывало, вы к нам на Петров день, мы к вам на Казанскую.
– Благодарим покорно, – с поклоном ответила мать Августа. – Коли жива да здорова буду, не премину побывать, а уж насчет собрания не погневалась бы матушка Манефа. Наше дело сторона.
И пошла к своим.
Фленушка подошла к оленевским. Высокая смуглая старица со строгим и умным выраженьем в лице шла рядом с малорослою толстою инокиней, на каждом шагу задыхавшейся от жары и непривычной прогулки пешком. То были оленевские игуменьи: Маргарита и Фелицата, во всем с Манефой единомысленные. Фленушка передала им письма на Софонтьевой поляне и там обо всем нужном переговорила.
– Ну, что сказала мать Августа? – спросила Маргарита у Фленушки, когда та подошла к ней.
– На празднике быть обещалась, а на собрание не хочет идти, – ответила Фленушка.
– Ее дело, как знает, – с досадой молвила Фелицата. – Об епископе, конечно, советоваться ей нечего.
– Не приемлет, так и разговору нет. А насчет скита ихнего что сказала? – спросила Маргарита у Фленушки.
– Надеюсь, говорит, на Владычицу. Она у меня, говорит, и советница и заступница, других не желаю, – ответила Фленушка.
– Экая гордыня-то, экая гордыня!.. – вскрикнула Фелицата. – Чем бы сообща дело обсудить да потом владычицу в Москву свезти аль в другое надежное место припрятать, она – поди-ка что – умнее всех хочет быть.
– Ну, Господь с ней, как знает, так пущай и распоряжается. Не наше дело, Фелицатушка, – успокаивала Маргарита приятельницу.
– Как не наше дело? – горячилась Фелицата. – Как не наше дело? Сама знаешь, что будет, коли отберут из Шарпана владычицу. Тут всех скитов дело касается, не одного Шарпана… Нет – этого нельзя!.. На собранье надо эту гордячку под власть подтянуть, чтобы общего совета слушалась. Так нельзя!..