В лето 6454
Шрифт:
Фарнгет не умел лгать, но что было делать?
– Скоро. Спи лучше.
Он наклонился, поцеловал мальчика в теплую щеку и почувствовал влагу. Добрыня беззвучно плакал.
– Я знаю... знаю...
– быстро зашептал он.
– Отец скоро приедет и прогонит их. Он сильный, он не умер. Скажи, он не умер?
– Нет, что ты, глупенький, - как мог успокаивал его старик.
– Он в походе и скоро вернется. А знаешь, деда, мамкина кошка убежала.
– Найдется.
– Нет, она насовсем убежала, потому что все птицы улетели, вот
Глаза мальчика начали закрываться, и скоро он уже спал.
Голод стал хозяином в городе. Если в княжеском замке, где в подвалах хранилось все необходимое, чтобы выдержать многолетнюю осаду, он почти не ощущался, то среди многочисленных беженцев из окрестных сел уже начались болезни, предвещающие мор.
Фарнгет вспомнил слова мальчика о сбежавшей кошке. "Я сам, как кошка", - подумал Фарнгет. Старик чувствовал, что город обречен. Чувствовала это и голубая египетская кошка, поэтому и ушла. Но куда уйти человеку?
16. СИЛА ДОЛЖНА ДЕЙСТВОВАТЬ
Человек одинок. Мал убедился в этом на собственном опыте. Всегда и всюду осужден человек на одиночество. Потому Что нельзя жить с людьми и не врать.
Люди походят на оборотней, а жизнь на колесо превращений. Сплошное волхвование: был он князь, а стал узник по доброй воле, был воин, стал раб, хотя это очень сладкое рабство, к которому он всю жизнь стремился.
Люди не те, за кого они себя выдают. Девочка со славянским именем Прекраса вдруг превратилась в великую княгиню Ольгу и теперь осаждает его родовое гнездо. Но это не так просто. Он почувствовал, что впервые за много лет подумал о ней как о чужом человеке и испугался. Неужели все кончено?!
Словно в горячке метался Мал по своим покоям, не находя места. В который раз вспоминал свою встречу с Якуной.
– Она с войском стоит под Коростенем, - признался Якуна, избегая смотреть в глаза Малу.
Они сидели за широким белодубовым столом. Оба широкоплечие и чем-то неуловимо похожие.
Мал смотрел на большие, еще очень сильные руки Якуны и представлял, сколько крови пролито этими руками. Зачем?
– Зачем?
– не сдержав свои мысли, повторил он вслух.
В ответ короткий колючий взгляд, который красноречивей слов.
– В нашей земле хозяйничают норманны. Они правят в городах, они возглавляют войска, а мы, славяне, мыкаемся по свету. Добываем славу в чужих землях; в Царьграде, в Риме, в Хазарии и Булгарии. Все дальше расходимся мы, перестаем понимать язык друг друга, теряем силу. Мы один народ - славяне! Кто объединит могучие славянские племена. Так думал князь Олег, то же завещал и Ольге.
– Разве объединять можно только силой?
– Сегодня да, а завтра?.. Завтра, может, будет и другое средство. Но пока сила решает все.
"Он прав, - подумал тогда Мал, - сила только тогда сила, когда она действует. Жаль, что я поздно это понял, а то не сидеть бы мне в этом тереме".
На следующее утро, взяв деньги, меха, оружие драгоценное, Якуна в сопровождении своих озоров выехал в Киев. Когда прощались,
– Увидишь Ольгу, передай, что за сына моего, Добрыню, она в ответе.
Якуна молча кивнул и вышел во двор.
Мал слышал, как заскрипели ворота и по мосту через крепостной ров громко простучали копыта застоявшихся сытых жеребцов.
"Если даже она обманула, - подумал тогда Мал, - то верить нельзя никому. Значит, человек всегда должен оставаться один".
17. ГОРЯЩИЕ ПТИЦЫ
Дважды родился молодой месяц, прежде чем вернулось тайное посольство. За это время некогда могучий Якуна как-то сразу состарился, бессильно опустились широкие плечи, взбухли на руках похожие на синие канаты вены. Старик загрустил, перестал брить голову и, когда миновали Киев, слег. Командовать отрядом стал Вакула. Он тоже изменился - возмужал, в голосе появились властные нотки, а во взгляде еще большая холодность. Его снова стали мучить кошмары. По ночам, лежа на дне лодки, он вспоминал Константинополь, библиотекаря Диогена, книги, которые успел прочесть. А еще учебу под руководством греческих инструкторов, которые показывали русам, как пользоваться "огнем". Он видел силу этого оружия и, как и все, был потрясен. Но еще больше он был потрясен, когда Якуна приказал удавить греков - нельзя было оставлять свидетелей. И он это сделал!
Смерть шла за ним по пятам. Он чувствовал ее холодное дыхание, видел ее в остекленевших глазах задушенных греков, в окаменевшем лице Якуны, в самом себе.
Когда миновали Киев и вошли в устье Припяти, навстречу вышли четыре ладьи, переполненные воинами. На одной, которая шла впереди всех, он заметил Мистишу. Ладьи стремительно приближались, и спасения, кажется, не было. Двум десяткам озоров не справиться с доброй сотней.
Кто-то сказал:
– К берегу нужно. Там можно спрятаться.
"Спрятаться?" - подумал Вакула, с каким-то болезненным интересом вглядываясь в приближающиеся ладьи. Он видел, как отдавал приказания Мистиша, как выстроились на корме лучники, вооруженные тяжелыми луками, как они вложили первые стрелы и ждали только, чтоб лодки подошли ближе.
– Прятаться не будем, - обернувшись к воинам, сказал Вакула.
– Давай трубу и заряды!
Казалось, озоры его не поняли. Они стояли молча, никто даже не шевельнулся.
– Живей! Давай "огонь" сюда!
– закричал Вакула.
Все засуетились: кто-то побежал за зарядами, кто-то лихорадочно укреплял на носу большую деревянную трубу на тяжелой медной подставке, снабженной устройством для установки трубы в нужном направлении. Прикинув расстояние до передней ладьи, Вакула установил трубу на нужную высоту и вложил в нее зажигательный заряд, похожий на небольшой глиняный горшок.
"Действительно, вулканов горшок, как называли его венеды", - подумал он и зажег трут. Из трубы вырвался небольшой горящий шар и со свистом полетел в направлении первой ладьи. Вакула проследил за его полетом, слегка уменьшил уровень наклона трубы и сам себе скомандовал: