В летописях не значится
Шрифт:
— Осень? — Я знаю, что его беспокоит.
Завтрашний день.
Выезд. И дорога, которая по слякоти. Дожди, что начались слишком рано. Вернее, дожди начались как раз вовремя, а мы задержались в Ласточкином гнезде.
Бароны желали выступить как можно скорее, слали гонцов, напоминая о долге, обязанностях и тех проблемах, которые приносит с собой поздняя осень.
— Ну ты же не мог его бросить. — Мой кофе закончился, и я нагло забираю чашку мужа. Во-первых, он все равно не понимает прелести этого напитка, во-вторых,
— Не мог.
— И не можешь ждать до весны. Так?
— Да.
Как не может оставить меня в теплом и безопасном замке. Когда-нибудь Кайя научится отпускать меня. Наверное.
— Тебя это тяготит? — уточняет он.
— Нет.
Мне даже спокойнее, когда он рядом. И не пугает меня этот поход. Дождь? Дорога? Война? Как-нибудь переживу. Если с Кайя, то определенно переживу.
Вот только поскорей бы все закончилось.
— Я постараюсь.
Кайя сдержит слово. Мы пойдем настолько быстро, насколько возможно. Я знаю, что там, за валом, многие ждут его возвращения. Затмение — знак свыше, а когда люди рисковали спорить с небесами?
Разве что пушки все еще заставляют нервничать.
— Сами по себе пушки — это лишь вещи. — Кайя, не дожидаясь приглашения, вытягивается на ковре. Ему нравится смотреть на меня снизу вверх, а мне приходится держать чашку аккуратно. Не хватало еще кофе на их светлость пролить. Нет, с ним-то ничего не случится, но кофе жалко. — Рядом с пушками будут люди. А с людьми я управлюсь.
К нему возвращаются силы, и бледно-лиловые ленты мураны с каждым днем становятся темнее.
— Их война меня кормит. — Кайя отбирает чашку.
— А если люди перестанут воевать?
— Тогда мы вымрем.
Кажется, это случится еще нескоро.
И я перебираю рыжие пряди, опять отделяя седину, к которой уже почти и привыкла. Кайя закрывает глаза. Ему не просто приятны мои прикосновения, ему они жизненно необходимы.
Я вижу больше, чем прежде.
— Я разговаривал с Ллойдом. Хаота больше нет, а в Ласточкином гнезде безопасно. С моими выкладками по общей ситуации он согласен…
…премудрые советы нужны не только Гарту. Кайя взрослый, но он слишком долго был один и слишком много ошибок совершил.
— …и когда погода позволит, отправит Настю в убежище.
Сердце екнуло и остановилось.
И зажав пряди между пальцами, я дернула.
— И ты молчал?
— Я же говорю!
А взгляд обиженный. Он мне приятное сделать хотел…
— И когда вы решили?
Подозреваю, еще тогда, у костра, который на троих.
— Следовало убедиться, что все получилось. — Он трется щекой о руку. А я… чего я злюсь? Оттого, что мне не дали пустой надежды? Такой, которая могла бы не исполниться? — Ллойду — отойти. Устроить где-то Биссота, пока не станет ясно, что с ним делать. Еще
— Прости.
— Ты красиво злишься. Синий. И лиловый еще.
Ну да, эмоции, разложенные на палитре цветов.
— Я думаю, к середине зимы она будет здесь.
Это не так и долго, но… где будем мы?
— Тоже здесь. — Кайя целует руку. — Мне понравилось, как ты рассказывала про тот праздник, который с елкой. Чтобы шарики стеклянные. И подарки.
Шарики, значит. И подарки. Я с бантиком.
— Согласен.
— И в каком месте бантик завязать?
Кайя думает недолго:
— Пусть сюрприз будет.
— Согласна.
Все-таки как-то он на меня смотрит… не так, как обычно.
— Это из-за платья, — признается Кайя и, протянув руку, трогает кружевной воротничок. — Оно меня нервирует.
Интересно, чем же?
— Ты большой и грозный. — Я изо всех сил стараюсь не смеяться. — Тебя не должно нервировать какое-то там платье…
Обыкновенное. Простенькое даже.
— Умг. — Пальцы соскальзывают с кружева, невзначай касаясь кожи.
Замирают.
Мне достаточно чуть отстраниться, и разговор перейдет на другую тему, отвлеченную и безопасную. Не будет упреков или обиды, Кайя отступит на месяц, или год, или вообще навсегда, единожды определив для себя границу.
Ну уж нет. Не позволю.
— Значит, дело в платье… — Я провожу по щеке, на которой разворачивается лиловая, бледная пока спираль.
— Исключительно.
— Тогда, пожалуй, мне надо наградить портного…
Его пальцы ласкают шею. И вряд ли они причастны к тому, что платье предательски съезжает, обнажая плечо… воротничок, державшийся на перламутровых пуговках, вдруг отстегивается.
— Это не я. — Кайя исключительно честен. — Он сам.
Верю.
Как не поверить-то… платья в принципе коварные создания. Главное, вовремя от них избавиться… и от его рубашки тоже.
Поднимаясь, Кайя задевает столик, и на пол летят крохотные чашки, блюдца, кофейник. Никогда не думала, что запах кофе может быть настолько ярким и будоражащим.
— Это от тебя пахнет. — Кайя осторожно обнюхивает мои волосы и руки, наклоняется. — И кардамон…
— А еще корица.
— Точно.
Я тоже чувствую этот вкус на губах. Своих? Кайя? Мы делимся друг с другом.
— Я начинаю понимать, что люди находят в кофе…
Он вытаскивает ленту из волос и неторопливо разбирает пряди. Щекочет шею. Нам некуда спешить. Время больше не имеет значения. Другое дело — его тепло, которое на двоих. И рука на спине. Лопнувшая подвязка и шелк чулка, который медленно соскальзывает с ноги.
Но в какой-то момент лицо Кайя каменеет. Он вдруг упирается руками в пол, выгибается, готовый не то отступить, не то напасть.