В ловушке любви
Шрифт:
— Но наверняка были женщины, которые любили вас не за деньги? — заметила я.
— Не думаю. Хотя, может, я и ошибаюсь.
Воцарилось молчание. Я безуспешно пыталась найти слова, которые не были бы словами банального утешения. Но ничего путного на ум не приходило.
— Вот почему, — продолжал Юлиус. Голос его звучал все тише и тише, — с тех пор как я вас встретил, мне живется гораздо счастливее. Мне кажется, что я забочусь о вас, что есть кто-то, кто нуждается в моей помощи. Конечно, нехорошо так говорить, но в тот день, когда вы вернулись в «Пьер» и расплакались у меня на плече,
Я молчала и сидела не шелохнувшись. Я чувствовала, как капелька пота потекла у меня по спине и заволокло глаза, как будто перестав видеть, я переставала и слышать. В конце концов я зло призналась себе, словно насмехаясь над собой, что еще после наших первых встреч, у Алфернов, в кафе, когда мы сидели совсем одни, я ждала этого момента. На деле мое чистосердечие оказалось лицемерием, а беззаботность — слепотою.
— Говоря откровенно, — сказал Юлиус, — я не переживу, если потеряю вас.
Конечно, я не могла сказать ему, что ничего не имеющий не может ничего потерять. Именно с ним я приехала сюда, именно с ним я проводила все вечера, именно к нему я обращалась за помощью, именно на него я рассчитывала. Не обладая мной физически, он тем не менее не мог отказаться от морального обладания, и может быть, из-за отсутствия первого, второе было значительно сильнее. Было бы жестоко и глупо отрицать: можно очень легко делить с кем-то жизнь, но не делить при этом постель, даже если это немодно, а Господь знает, что это не так. На деле я оказалась еще более зависимой, отказывая ему в даре, что называлось моим телом. А ведь с какой легкостью я подчас предлагала его другим мужчинам. Я сделала последнюю попытку не усугублять тему.
— Но, Юлиус, никто и не говорит, что вы должны потерять меня…
Он прервал меня:
— Мне хотелось бы, чтобы вы поняли: я желаю жениться на вас.
Я выпрямилась в своем гамаке и подалась вперед. Эти слова, тон, сама мысль приводили меня в ужас. Но мало того, от меня ждали ответа. А моим ответом было «нет», но я не хотела произносить его, чтобы не причинять страдания этому человеку. Снова я оказалась загнанной, напуганной дичью. Снова я чувствовала себя виноватой. Снова я была под безжалостным огнем чувств, которых не разделяла.
— Не отвечайте мне, — быстро проговорил Юлиус. По его голосу я поняла, что он так же напуган, как и я. — Я ничего не прошу у вас и не жду ответа. Просто я хотел, чтобы вы знали это.
Я трусливо опрокинулась в гамак и стала искать сигареты. И тут я обратила внимание на то, что пианист уже давно играет. На этот раз я сразу узнала мелодию: это был «Mood Indigo», и я машинально начала припоминать слова.
— Пойду лягу спать, — сказал Юлиус. — Извините меня, но я что-то неважно себя чувствую. Поужинаю у себя.
Я прошептала: «Спокойной ночи, Юлиус», — и он зашагал прочь, неся одеяло под мышкой. Он уходил, оставляя у моих ног пляж, море и свою любовь. И оставляя меня совершенно подавленной. Через час я отправилась в пустой бар и выпила там два пунша. А через десять минут туда вошел пианист. Он попросил разрешения угостить меня еще одним пуншем. Через полчаса мы уже звали
13
В этот первый весенний вечер Париж сверкал. Все казалось неосязаемым. Мосты и памятники словно повисли в воздухе, а у пешеходов будто выросли крылья. Охваченная эйфорией, я зашла в цветочный магазин, и мне навстречу, лая, выбежала забавная такса. Похоже, она была единственной хозяйкой в лавочке. Некоторое время в магазине никого не было, и я спросила ее, сколько стоят тюльпаны и розы. Я шла вдоль полок и указывала на разные растения, а она, по всей видимости, радуясь этому развлечению, повизгивая, бегала за мной. А когда я с энтузиазмом развернула целую речь по поводу дикорастущих нарциссов, кто-то постучал в витрину. Я обернулась и увидела за стеклом на тротуаре мужчину, который с иронической улыбкой крутил пальцем у виска. Пантомима между мной и собакой была, видимо, очень смешной и длилась не меньше пяти минут. Я улыбнулась в ответ. Вот так мы и стояли, глядя друг на друга сквозь залитую солнцем витрину. Такса лаяла громче и громче, и Луи Дале, наконец, открыл дверь, вошел и взял меня за руку. Он долго не отпускал ее, а я заметила, что он был еще выше, чем мне показалось во время нашей первой встречи.
— Никого нет, — пояснила я. — Какой-то странный магазин.
— Остается только уйти, прихватив розу и собаку, — решительно заявил он.
Он вытащил розу из вазы, а собака, вместо того, чтобы придти в неистовство, весело завиляла хвостом. Но мы все же оставили ее на своем посту и вышли на солнце. Луи Дале по-прежнему держал меня за руку, и мне казалось это вполне нормальным. Мы спустились по бульвару Монпарнас.
— Я обожаю этот квартал, — сказал он. — Наверное, он единственный, где можно увидеть женщин, покупающих цветы у собак.
— А я думала, вы в деревне. Дидье сказал, что вы ветеринар.
— Иногда я приезжаю в Париж, чтобы повидаться с братом. Присядем?
Не дожидаясь моего ответа, он усадил меня за маленький столик на террасе одного из кафе. Он отпустил мою руку и вытащил из кармана пачку сигарет. Мне очень нравились его широкие непринужденные движения.
— Кстати, — сказал он. — Я только что приехал и еще не видел Дидье. Как он поживает?
— Мы разговаривали только по телефону. Я сама приехала всего два дня назад.
— А где вы были?
— В Нью-Йорке, а потом в Нассо.
На секунду я испугалась, что он снова заговорит о Юлиусе в таком же оскорбительном тоне, как тогда, при первой нашей встрече. Но он этого не сделал. У него был счастливый, беззаботный и спокойный вид. Мне даже показалось, что он помолодел.
— Действительно, — сказал он. — Вы такая загорелая.
Он повернулся в мою сторону и внимательно оглядел меня. У него были удивительно светлые глаза.
— Поездка была долгой?