В любви брода нет
Шрифт:
Он постарел… За какие-то две с половиной недели постарел и осунулся. Чего нельзя сказать про Геральда. Того даже запои не смогли надолго вывести из строя. И голос у него сегодня звучал совсем как прежде… самоуверенно и заносчиво. Знает… Несомненно знает, подлец. Ну да ничего! Он и без него обойдется. Он все равно ее найдет!
Назаров прошел в комнату, совсем забыв завернуть на кухню и перекусить хоть что-нибудь. В холодильнике, он помнил, завалялся кусок колбасы и полпачки пельменей. Оставался еще стакан сметаны и пучок редиски. Но это потом, все потом…
Он набрал номер дежурной части своего
— Не в службу, а в дружбу, Витек! Уж больно тащиться туда не хочется. Вдруг там дома никого не окажется, а!
— Ладно, Саня, сделаю. Ты дома?
— Ага.
— Перезвоню…
Назаров вытянул телефонный кабель из-за дивана и перетащил аппарат в кухню, чтобы, не дай бог, не пропустить звонка. Поставил маленькую кастрюльку с водой на огонь, достал из холодильника весь свой скудный гастрономический набор и принялся готовить себе ужин. Редиску со сметаной на салат. Лука нет? Не беда… Подумал и накрошил в салат еще и колбасы. Достал черствые полбуханки черного хлеба и с жадностью набросился на еду. Пока вода закипала и варилась пельмени, Назаров съел весь салат, смел хлеб и с вожделением смотрел теперь на хлопающую пузырями пену в кастрюле.
Пельмени сварились. Он выловил их большой ложкой с дырочками, залил оставшейся сметаной и, не дожидаясь, пока остынут, начал есть, обжигаясь.
Звонок настиг его, когда он уже все доел и, насытившись, лениво размышлял, стоит ли мыть посуду сразу или повременить.
— Алло? — выкрикнул он в трубку.
— Чего орешь, Саня? Записывай…
Назаров записал номер телефона одного из друзей Данилы, поблагодарил дежурного за старание и, не успел тот отсоединиться, начал набирать написанный на газетной кромке номер.
Ответили сразу. И мальчик Саша оказался, как ни странно, дома. И на вопросы его отвечал толково, только сам Назаров вдруг с чего-то разнервничался и все никак не мог взять в толк, почему это Верочке понадобилось вдруг продавать все свои вещи вместе с квартирой.
— Не пойму! — в который раз воскликнул обескураженный Сан Саныч. — Разве так можно? Там же даже шторы на окнах прежние висят.
— Ну и что. Такое случается, мне мама сказала. Ее знакомые, когда из Азербайджана бежали, все бросили, даже кастрюли, ложки и одежду. В чем были, в том и уехали. А Дэн с тетей Верой вещи заранее в камеру хранения отвезли. Я им помогал. Три чемодана, две большие сумки и один большущий пакет. Остальное оставили для продажи, так тетя Вера мне сказала.
— Слушай, Саша… — Назаров задумался ненадолго. — А ты не знаешь, кому они продали квартиру?
— Не-еет, Дэн сказал, будто эту услугу фирма взяла на себя.
— Фирма?! — Внутри у Назарова тут же все подобралось и мелко-мелко задрожало. — А какая фирма?! Они не говорили?
— Говорили, может быть. Я не помню. Честно, не помню, — обеспокоился Саша волнением своего собеседника. — Зато я помню ячейку, в которую мы вещи сдавали. Они собирались их забрать перед отправлением автобуса. А хотите, я вам ее покажу?
«Зачем?» — просилось у Назаров с языка, но он промолчал и, поощряя желание паренька помочь ему, договорился встретиться с ним прямо на вокзале на следующий день после уроков.
В ночь пошел дождь. Начался с мелкой капели, а потом, подгоняемый нарастающим ветром, полил как из ведра.
Под утро Назаров вышел на балкон и долго смотрел на плотную стену ливня, в свете зарождающегося дня казавшуюся свинцовой и холодной. Вытянул руку вперед и поймал пригоршню тугих капель. Нет, дождь был теплым и мягким. Таким, каким и должен быть весной. И пахло на улице славно: омытой молодой листвой, прибитой пылью и мокрыми клумбами, в которых с вечера копались соседки-пенсионерки.
Он вошел в комнату и, не закрыв балконную дверь, улегся поверх одеяла.
Итак, Верочка все же решила бежать от Геральда. Себя он пока в расчет брать не стал. Сборы были короткими. С собой взяли, вероятно, только одежду. Все остальное бралась распродать фирма. Интересно… Интересно, существует ли подобный род услуг в таких конторах? Что-то он до сих пор о таком не слышал. Если, конечно, это не какие-нибудь аферисты, наподобие… «Тагриуса».
Вспомнив о них, Назаров похолодел. Что, если?.. А почему нет?! Кто еще-то мог так одурачить бедную женщину, находящуюся на грани нервного срыва?! Чтобы вместе с квартирой продавали еще и мебель, и кастрюли, и шторы, которые впопыхах оставили на окнах… Нет, он лично о таком слышит впервые. И очень хотел бы познакомиться с предприимчивыми ребятами, берущимися за столь сложные сделки с недвижимостью.
Что же… Днем он этим и займется. Не так уж много в их городе риелторских контор. Вокзалы с их извечной суетой и бестолковостью он сумел пережить, а уж этих-то… Заручится поддержкой Короткова. Соврет ему что-нибудь о прямой связи с убийством Шершнева и выклянчит разрешение. Но для начала встретится с мальчиком Сашей и еще раз очень подробно с ним поговорит. Может, он успел что-нибудь позабыть, может, вспомнит что-то важное. Мало ли… Данилка мог вскользь обмолвится о конечном пункте их пути, или пообещать позвонить другу, или еще что-то. Надежду терять нельзя, как бы тяжело ни было считать себя нелюбимым.
Глава 22
Инга, красиво изогнувшись голым телом, лежала на розовом шелке простыней и лениво рассматривала себя в подвешенное над кроватью зеркало.
— И как тебе? — насмешливо спросил мужчина, сидевший у нее в ногах. — Нравится?
— Пока да, — отозвалась она и чуть ущипнула себя за бок. — Немного за зиму набрала, но это ерунда, сброшу. А тебе как?
— А мне, как всем. — Он оскорбительно ухмыльнулся и небрежно шлепнул ее по бедру. — Хорошая телка, но лучше держаться от тебя подальше.
— Это еще почему? — нисколько не обиделась Инга, призывно улыбаясь одними губами.
— Опасная ты, Ингуля. Никогда не знаешь, какую петлю уготовишь. Меня-то ты не проведешь, а вот другие… — Он сполз с кровати и прошелся по просторной комнате, которую нисколько не загромождал огромный спальный гарнитур. — Что надумала?
— Ты знаешь.
— Я это к тому, что все остается в силе? — Он обернулся к ней от окна и несколько минут с холодной брезгливостью рассматривал ее сочную наготу. Потом нарочито безразлично зевнул и еще раз повторил: — Не передумала?