В любви брода нет
Шрифт:
А требовалось сочинение неизвестного Назарову Баловнева Алексея. Понять, зачем это самое сочинение вдруг понадобилось, Назарову помогла все та же директриса. Положив трубку на место, она потерла переносицу, в который раз вернула очки на место и задумчиво пробормотала:
— Может, и зря мы отмахнулись от его очередной выходки…
— А в чем дело? — Назаров, обеспокоенный ее озадаченностью, заерзал на стуле.
— А дело в том, что Вера Ивановна задала их классу на каникулы сочинение. Сроку написания дала неделю, сочинение собрала за день до увольнения и проверить не успела.
— Так что там с Баловневым?
— В его тетради было написано: «Вера Ивановна, вас хотят убить».
— И вы?.. И вы до сих пор молчали?! — воскликнул Назаров с болью, а в голове вдруг начало все ломаться и перестраиваться. Имена, фамилии, события, сроки, все крутилось и мелькало, как огромные чудовищные шестеренки, сметая прежнее и нагромождая новое.
— Знаете что! — вскинулась было директриса, но быстро сникла под его укоряющим взглядом. — Этот Баловнев!.. Он просто выродок какой-то, а не ребенок. Грех такое говорить. Но от него мы терпели и кое-что похуже! А тут фильм недавно транслировался по телевизору, «Первая учительница». Там аналогичная ситуация. Вот мы и подумали, что это очередной его закидон…
Элла Федоровна оказалась совсем еще молодой девушкой, вчерашней студенткой. Запыхавшись, она влетела в кабинет директора. Пробормотала скудное «здрассти» и тут же протянула директрисе тетрадь.
— Вот, пожалуйста…
Тетрадь переадресовали Назарову.
Все оказалось так, как ему и рассказали. Слова о готовящемся убийстве были выписаны аккуратным мелким почерком в самом финале сочинения, точнее, через строчку от него. И ни слова больше. Если учесть, что парень был грозой всего преподавательского состава, то обращать внимание на очередную его выходку вряд ли стали бы, но… Назарову-то уж точно могли об этом рассказать. А если бы он не зашел теперь?..
— Можно с ним поговорить? Я про Баловнева, — уточнил на всякий случай Назаров.
— А поговорить с ним нельзя, поскольку после сдачи этого сочинения он перестал ходить в школу. Классная руководительница звонила его старшему брату, тот занимается воспитанием Алексея, и ей пояснили, что Леша куда-то уехал. То ли к двоюродной тете, то ли бабушке. Так-то… — отчеканила директриса, в сердцах швырнув очки на гору ученического мусора. — Кто же знал, что это так важно!
Объяснять ей, что в разыскном деле может иметь значение даже вскользь сказанное слова, Назаров счел лишним. Попросил лишь адрес ученика и, когда его спустя пять минут ему торжественно вручили, поспешил откланяться.
Ждать прибытия городского транспорта Назаров не стал, вышел на обочину и призывно вскинул руку, останавливая частника. Тот без нудных разговоров довез его за десять до места, безропотно взял полтинник, потому что у Назарова больше не было, и укатил.
Дом, в котором до недавнего времени проживал Баловнев Алексей, находился в самом центре района новостроек и красовался новенькими застекленными лоджиями и не
Выручила его молоденькая девушка. Она очень внимательно его осмотрела и даже попросила предъявить документы, прежде чем впустила следом за собой в подъезд.
— А зачем вы к Баловневым? — проявила она любопытство, поднимаясь вместе с Назаровым в лифте.
— Алексей меня интересует, — не стал он врать в ответ на ее вопрос.
— А-аа, так он уехал. Брат его отвозил. Сама видела, как он грузил его вещи в машину. Потом Лешка вышел, на окна свои посмотрел и тоже сел в кабину. Больше я его не видела. Только вы зря так разволновались.
— Почему это? — не понял Сан Саныч.
— Так у него брат сам в милиции служит, он и при должности, и при звании. Уж кому бдительность проявлять, как не ему.
Хрясь! Скрипнула в его голове одна из шестеренок, медленно сдвигаясь с места.
Баловнев, стало быть… Милиционер, значит, при должности, при звании…
— А зовут его?..
— Степан! Отчества не знаю, но что Лешка его Степкой звал, это точно. — И девушка, напоследок одарив его белозубой улыбкой, вышла на четвертом этаже.
А Назаров поехал выше. И пока ехал, думал. И чем больше думал, тем большим дураком себя считал. Как он сразу не догадался?
Неужели… Ох, Степа, Степа… Неужели ты завяз в чем-то… Хотя почему в чем-то? Все должно сойтись и наверняка сойдется на тех самых событиях десятилетней давности. Начинать нужно именно оттуда, зацепиться бы еще за что…
Когда Назаров подходил к дорогой металлической двери, облицованной дубом, он откровенно нервничал. Что станет говорить Степке, открой тот ему дверь, он пока не придумал. Но говорить все равно что-то нужно, и он нажал кнопку звонка.
Долго не открывали. Потом дверь распахнулась, и на пороге выросла массивная Степкина фигура.
— Во, а ты че тут делаешь? — осклабился тот, поддергивая резинку широких трусов. — За мной, что ли? Так я как бы в отгулах, Игореша же знает. А ты, я слыхал, вернуться надумал. Ну что же, одобряю! Скоро сразу два назначения и обмоем. Да ты заходи, Саня, заходи, посмотри, как живу…
Жил Степка шикарно, перестроив сразу две квартиры в одну и под завязку забив их дорогой мебелью и техникой. На окнах сплошь жалюзи и дорогие портьеры. Повсюду кожаные диваны, кресла, хрусталь, дорогой фарфор.
— Однако… — Назаров изумленно прищелкнул языком. — Оброс ты вещами, Степа, скажу я тебе.
Тот сарказма не почувствовал и тут же принялся хвастать. Заливался минут десять, без устали демонстрируя достоинства японской техники. Открывал шкафы, сплошь забитые одеждой, и все тащил Сан Саныча на кухню, пытаясь угостить его на посошок.
— А ты че, вообще, пришел-то? — вроде как обиделся Степа, когда Назаров категорически отказался с ним пить.
— Я-то… А я не к тебе, а к твоему брату. Имеется такой? — И он впился взглядом в Степкины бегающие глаза.