В любви и на войне все средства хороши! Книга 2
Шрифт:
Имя женщине тоже дали новое — Делия, что на древнем наречии означало «воскресшая». На него-то она и отзывалась теперь.
Эти три месяца она провела словно во сне, сначала постепенно восстанавливаясь физически, как после долгой болезни. Затем заново знакомясь с миром, который казался ей непривычным и оттого вдвойне удивительным. Неторопливая и размеренная жизнь обители не утомляла, наоборот, рождала в душе чувство спокойствия и защищенности.
А еще любви. Любви к миру, к добрым женщинам с которыми она делила пищу и кров. А с некоторых пор, и к новой жизни, растущей в ее чреве. Пока это было еще не заметно, но Делия откуда-то точно
Своей тайной она пока ни с кем не делилась, но жрицы как будто и сами видели зарождение нового света внутри нее. Что, в принципе было бы неудивительно, ибо служа богине Жизни, они обладали разными необычными способностями. В том числе и умением распознать ранние сроки беременности.
Как только это стало очевидно, Делию тут же отстранили от большинства работ и наказали больше времени посвящать прогулкам, созерцанию и медитации. Лучше питаться и обязательно спать днем после дневной трапезы.
Женщина не сопротивлялась и сама, понимая, что все это делается лишь для ее блага. Она вообще, как будто, утратила часть своей воли, живя в томительном ожидании.
И сегодня это чувство стало совсем нестерпимым, побуждая к каким-то действиям. Словно в бреду хотелось куда-то бежать, что-то делать. Но что, она даже не могла себе представить. Очнулась лишь, когда оказалась на краю утеса, о подножие которого разбивались морские волны. Там и застыла, томимая неясным предчувствием и острой сердечной тоской.
Голоса, распевающие гимны в Храме давно уже стихли, а она все стояла и смотрела на расстилающуюся перед ней водную гладь, пока вдалеке вдруг не мелькнул белый парус. Сначала он казался совсем крохотным, словно стоящим на месте, но потом начал увеличиваться, с каждым вздохом становясь все больше и больше.
Пока, наконец, перед жадным взором затаившей дыхание женщины, не вырос величественный корабль с плавными обводами корпуса, высокими мачтами и белыми крыльями парусов.
Гонимая любопытством и волнением, Делия бросилась вниз по тропинке к подножью утеса, где находился далеко выдающийся в море лодочный причал. Спустившись к нему она, однако, не торопилась вставать на доски, издали наблюдая, как от, бросившего якорь корабля, отдаляется весельный шлюп со всего одним человеком на борту.
Все ближе и ближе незнакомец, мерными взмахами весел направляющий свою лодку к берегу. Но со спины не разобрать кто это. Да и как она может узнать, если память спит и не желает показывать прошлое. Может, и вовсе не к ней приплыл этот человек, а по иным делам, связанным с Богиней. Но отчего тогда так часто бьется сердце, а глаза до боли вглядываются вдаль, силясь скорее разглядеть черты его лица?
Краткие моменты, когда мужчина оглядывается назад, чтобы скорректировать курс и причалить к мосткам, лишь раззадоривают нетерпение. По профилю его не узнать, тем более, когда от ветра уже слезятся глаза. Но вот раздался тихий стук носа лодки о доски причала. Весла убраны внутрь, а веревочная петля наброшена на один из столбцов. После чего незнакомец выбрался из лодки и спокойным, неспешным шагом направился прямо к ней.
Что-то смутно знакомое почудилось Делии в его фигуре, манере держать себя, даже в том прищуре, с которым мужчина смотрел на нее, подходя все ближе. Но вместо радостного волнения, в душе почему-то поднялся страх, заставивший женщину зябко поежиться и запахнуть плащ, обнимая себя руками.
Ей бы убежать, но что-то все равно держало ее на месте. Тревога сплелась с ожиданием, страх с неясным томлением и надеждой, повергая душу в смущение. Слишком противоречивым был коктейль эмоций, овладевший ей. А еще показалось, что вот-вот она что-то вспомнит. Станет хоть на шаг ближе к разгадке тайны, кто она такая и откуда здесь взялась. А чтобы узнать это, Делия была готова даже встретиться лицом к лицу со своим страхом, который медленно, но неумолимо надвигался сейчас на нее.
Подошел, остановившись всего в двух шагах. Высокий, хорошо сложенный. Сильный. Красивый. Чужой, опасный… родной.
— Эрин… Ты узнаешь меня? — голос мужчины еле заметно дрожит от волнения.
Секунда… другая… тишина в ответ. Мимолетная искра узнавания в широко раскрытых карих глазах. А потом спокойное, неспешное, почти равнодушное:
— Я узнаю тебя Рональд Альбрехт Дорс, виконт Анрейский. Но видеть тебя не желаю.
А потом женщина, все так же кутаясь в плащ, развернулась и медленно пошла вверх по тропе, поднимаясь на холм. Однако стоило ей пройти всего несколько шагов, как силы внезапно ушли и она покачнулась, теряя опору под ногами. В глазах потемнело, а к горлу подступила тошнота от непереносимой боли, казалось, раскалывающей голову пополам и приносящей с собой быстро сменяющие друг друга образы восстановленной памяти.
Колени ослабли, во рту появился противный привкус горечи, а сердце сжалось от боли, разочарования и обиды. Но милосердная пелена обморока укрыла прежде, чем горе выплеснулось наружу безудержными рыданиями. Лишь две слезинки скатились по щекам, когда вовремя подоспевший мужчина успел подхватить потерявшую сознание жену, распугивая гнездящихся на скалах птиц отчаянным криком:
— Эри!!!
Эрин.
В себя пришла лежа в знакомой келье, ставшей уже родной за последние полгода, на своей собственной кровати. Рядом никого не было. На какой-то момент даже подумалось, что мне все это только приснилось: море, корабль, незнакомец, оказавшийся никем иным, как Роном. Мое отчаяние и боль, пришедшие вместе с лавиной накрывших сознание воспоминаний о прошлой жизни.
Но нет, не приснилось. Я же вспомнила! Разом и все… Но тогда где… он?
Стоило подумать о Роне, как входная дверь отворилась, являя моему взору неожиданное и совершенно сбивающее толку зрелище. В келью зашел мой муж… мой убийца, с величайшей осторожностью неся в руках поднос с завтраком. Дымилась, исходя ароматным паром, пшенная каша, сваренная на козьем молоке. Мягкую даже на вид булочку, казалось, только что вынули из печи и положили на тарелочку с запечным в меду яблоком. Травяной отвар в небольшом глиняном чайничке и крутобокая кружка завершали натюрморт.
Уж что-что, а голодом меня здесь никогда не морили. И даже увеличили рацион, максимально его разнообразив, стоило только сестрам узнать о моем деликатном положении. Сами жрицы в еде были довольно непритязательны, довольствуясь тем, что удавалось вырастить на здешней плодородной почве, а так же подношениями, привозимыми с собой изредка навещающими остров паломниками.
Но вот увидеть в качестве заботливой сиделки человека, от которого я меньше всего ожидала проявлении заботы, было настолько удивительно, что я даже растерялась. Рон же, как ни в чем ни бывало, поставил поднос на прикроватную тумбочку и опустился на стул рядом, не сводя с меня глаз.