В Маньчжурских степях и дебрях(сборник)
Шрифт:
И вдруг совсем недалеко от себя, не дальше, как в полуверсте, он увидел двух конных японцев, стоявших на небольшом пригорке.
Японцы словно из-под земли выросли.
Должно быть, они выехали на этот бугорок из какой-нибудь лощины. Один японец смотрел в бинокль.
Дикая, торжествующая радость вспыхнула в Рябове. Сразу в голове созрел план.
Он остановил лошадь и махнул японцам рукою, указывая им в то же время назад, в ту сторону, откуда ехал.
Уж его-то японцы могли принять за кого угодно, только
Он сделал все, что мог, на что у него хватило хитрости, чтобы дать понять японцам, что он хочет сообщить что-то очень важное… Может быть, о русском отряде, который он видит вдали. Японцы, вероятно, так и поняли его жесты. Они съехали с пригорка и направились к нему. А он не тронулся с места. Он их поджидал, не переставая жестикулировать, маня их к себе.
О, как он их ненавидел в эти минуты!.. Он ненавидел их еще больше, чем тех двух убитых около фанзы.
Будто это не люди подъезжали к нему, а злые, нехорошие звери, которых нужно уничтожать.
Один японец был офицер…
— Его первого, — решил он…
Ему приятно было сознавать, что японцы подъезжают к нему, ничего не подозревая.
Офицер держал в руках бинокль. Поводья его лошади висели свободно, заброшенные за луку.
Винтовка у другого японца была за спиной. Японцы принимали его, должно быть, либо за своего шпиона, либо за хунхуза, либо за добровольного шпиона-китайца.
Теперь уж все человеческое в нем сгорело… И когда он рассмотрел лица врагов, не искаженные тем чувством, которое клокотало в нем, он почти перестал владеть собой. В груди словно не хватало воздуху.
Злобное чувство претворилось в настоящий огонь, в огненное дыхание.
Японцы уж были в пяти шагах от него. Он видел, как офицер вздрогнул, встретив на себе его взгляд. Будто офицер и правда увидел перед собой зверя.
Он видел также, что офицер, кажется, хотел ему сказать что-то и не мог. Будто слова, готовые сорваться с губ, тоже испугались его, Рябова.
Тогда, выхватив револьвер, он бешено крикнул:
— На!
И выстрелил в офицера.
Офицер упал с лошади.
Другой японец схватился за саблю. Но он успел выдернуть саблю из ножен только до половины…
— Ешь! — крикнул Рябов. — На!
И новый выстрел.
Лошадь под японцем взвилась на дыбы. Японец выпустил поводья и стал валиться на бок.
Рябов плохо видел его из-за шеи лошади.
Тогда он выстрелил в лошадь, прямо ей в грудь подряд два раза.
Одну секунду лошадь держалась на ногах, потом сразу всем телом грохнулась назад на спину, придавив собой всадника.
Рябов во весь дух понесся прочь, в сторону, направляясь опять к белевшей вдали скале.
Он не соображал теперь, та ли это скала, где он отдыхал час тому назад, или другая. Он хотел только где-нибудь хоть на время спрятаться.
В нем проснулась осторожность.
Выстрелы могли услышать другие разъезды
Если бы японцы нашли его у двух трупов, вряд ли они держались бы так беззаботно, как эти двое.
Доскакав до скалы, он спрятался за нею, стал в тень и вынул револьвер и патронташ с патронами.
Он зарядил револьвер. Руки у него, когда он вкладывал в барабан патроны, чуть-чуть дрожали.
Один патрон даже выскользнул из рук и упал на землю. Он соскочил на землю, чтобы поднять патрон, и долго не мог поднять: патрон все выскакивал из пальцев.
Глава VIII
Рябов так и не поехал дальше от этой скалы.
Был уже полдень, в степи становилось жарко. Рябов сел под скалою в тень «на минутку» и сейчас же его потянуло в сон…
Страшная слабость охватила тело.
Будто он целый день сегодня без отдыха делал какую-то тяжелую, непосильную работу.
Незаметно он уснул.
Проснулся он от сильного толчка в плечо. Он открыл глаза и увидел над собой занесенную ногу в узком коротком сапоге со шпорой.
Он вскочил.
Перед ним с револьвером в руке стоял офицер в японской форме и шесть японских спешившихся кавалеристов. За ними в стороне виднелись лошади, которых держали в поводу еще двое японцев…
Во всем теле Рябов испытывал разбитость и слабость. Казалось, бушевала внутри его буря и измучила, и истерзала его, перетряхнула весь организм.
Сон не подкрепил его ни капли… Что-то смутное, нехорошее, тяжелое осталось после сна.
Казалось, все, что случилось с ним сегодня, случилось именно не на яву, а во сне, и было действительно так тяжело и скверно, что и могло только случиться во сне.
Ему иногда случалось видеть скверный сон и в первые мгновения пробуждения, когда сон еще не совсем прошел, испытывать как раз такое чувство…
Тоскливое, мучительное чувство… будто сон еще продолжается и наяву и переходит в действительность.
Тупо он глядел на японского офицера.
Через секунду он пришел в себя.
Его не спасла ни курма, ни китайская коса. Японец может быть видел, как он разделывался с их товарищами. Стали искать по степи и, на конец, нашли; может быть, тот японец, кого он считал убитым, оказался только раненым.
Его подобрали, а он рассказал про Рябова.
Рябову связали руки.
Он не сопротивлялся. Нашло на него вдруг какое-то равнодушие, какой-то полустолбняк.
Только когда его привели в фанзу, ту самую, где ночевал он сегодня, и заперли там, опять потихоньку все в нем забунтовало и забурлило.
И это для него было тяжелей всего. Внутри снова поднялась буря, будто горячие волны заходили… Будто шквал бился в груди. А грудь уже была разбита и измучена.
Он лег на кан, стараясь ни о чем не думать, закрыл глаза и переплел на лбу и над глазами пальцы…