В мире актеров

Свободин Александр Петрович

Важно понять, есть ли например общее между Бахиревым и одним из последних портретов в этой галереи Серебренниковым, которого Ульянов вывел на вахтанговскую сцену через двадцать лет в спектакле "Равняется четырем Франциям". Предок ли Бахирев Серебрянникова или боковая ветвь? Вот в чем вопрос.

Движемся по галерее. Перед нами портрет Михеева, директора рудника.

Начинал когда и Бахирев. Анкета сложная. Но Ульянов создает его на полтора десятилетия позже, и фигура теряет резкие контуры, двоится.

Вопрос ставится уже несколько по-иному. Кто это – постаревший Вальган или поживший, набравшийся опыта и перенявший иные вальгановские приемы Бахирев?

Жизнь мнет и того и другого. Характеры закаляются, однако же терпят и естественную инфляцию. Появляются улыбки, исчезают категорические решения, усложняется техника безопасности. Ульянов явно перемешивает изначальные черты двух ан[5]

типодов.

Впервые артист отмечает в своем герое признаки усталости, душевной потертости. Впервые является симптоматичный эпизод. Потом он тхой4ет по экранам. Михеев с пухлым портфелем в руке уходит из здания министерства. Только что был "на ковре". Министр предложил другую работу.[6]

Предстояло выступление "на активе". Должен был встать и честно сказать, что рудник работает на пределе, губит природу, нуждается в полной модернизации, иначе через год замрет совсем.

Михеев не встал и не сказал. Хотел, но не смог – сработала отлаженная за десятилетия система внутренних тормозов. Подвести министра?.. план... "рудник задействован" в общей программе... Никогда! И правда, та самая правда, которая экономичнее лжи, как говаривал позднее инженер Чишков,[7]

отложена "на потом". Держаться на плаву! Сейчас, сегодня, а там...

Но не те времена и Михеев уже не тот. От очередного "торможения", подавив в себе импульс совести, он "сломался". И печален, угрюм, недвижим сидит на террасе больничной палаты, смотрит вдаль и в себя и молчит. Все силится понять – морщины на лбу собрались в туповато трагичный рисунок – понять, как жил, откуда эта вязкая дремота и что такое смерть.

Эта минута самоуглубления Михеева, второстепенного персонажа противоречила стилю фильма. Но из всей-то ленты не ставшего заметным явлением киноискусства, только эта минута и запомнилась.

Герой Ульянова приблизился к своему часу раздумья.

Небольшое полотно. Руководящее лицо не рандеву. Мгновения любви одного из персонажей ульяновской галереи.

Боже, как же ему трудно, сердечному, соскрести с себя коросту отчужденности, стать не начальником, а просто мужчиной. На сутки, на одни только сутки!

В телевизионном фильме "Транзит" (режиссер В.Фокин по пьесе Л.Зорина). Ульянов разыгрывает глубоко продуманный этюд на тему размораживания души. Он начинает издалека, забирает высоко, чтобы на отведенном пространстве проиграть всю гамму изменений. Так балерина отходит перед вариацией в дальний левый угол сцены, чтобы использовать для стремительного каскада ее большую диагональ.

Кто

он? Как зовут? – не знаем. Да это и не обязательно. Важно, что ниже определенного уровня служебной лестницы не опускался. Есть люди, словно родившиеся в рубашке "ответственности". (Это отнюдь не в укор им.) Он из их числа. Кажется, он по архитектурному ведомству, но, повторяю, это не существенно.

Оставаясь в пределах кинематографической достоверности,

артист обостряет черты модели, доводит их до границ гротеска. Это дает ему возможность поставить как бы

ч и с т ы й

опыт. Прибавить к тому, что мы знаем об этом типе характера нечто новое.

Легко представить этого человека в кабинете, на совещании, на строительной площадке, всегда в сопровождении свиты. Последнее обстоятельство объясняет некоторые особенности характера. От одного лишь пожизненного окружения зависимыми от его решений людьми происходит изменение самой тональности контакта его с окружающими. Даже если эти "окружающие" — сего один человека то и с ним его герой общается не "на равных", дате сам того не замечая слегка покровительственно, не ожидая возражений. Ульянов чутко улавливает это

с м е щ е н и е .

Оно у него постоянно в уме. меняется голос, тембр. Собеседник непроизвольно ставится на порядок ниже, появляется привычка пропускать возражения. Деловитость привычно обретает форму легкой грубости, даже когда он расположен к человеку.

Чистота опыта поддерживается обстоятельствами, предложенными драматургом.

Вначале

с в и т а

сокращена до двух человек. Местный руководитель строительства и его жена, архитектор.

Голый сумеречный северный пейзаж. Однако

Он

ведет себя как на привычном форуме. Его бронированная самоуверенность давит на собеседников.

О н с о з д а е т

вокруг себя поле унижения. Они виноваты уже потому, что их высший начальник из заоблачной столичной дали сейчас здесь. И потому, что здесь у него нет привычных атрибутов – черной "Волги", кабинета, селектора, секретарей, помощников. Они виноваты потому, что

Е м у

неудобно.

Сюжет и замысел этюда требуют новых красок и Ульянов вводит их. Мощное мужское начало обволакивает атмосферу кадра.[8]

Медведь, мужик. Напорист, умен. Какая походка – земля под ним пружинит! Идет вразвалочку, руки из брюк не вынимает, ноги чуть искривлены. Устойчивость пугающая. Не начальник и подчиненный – на площадке мужчина и женщина. И намек на возможные в будущем "проходные" отношения. Других не признает. Некогда.