В мире актеров
Шрифт:
И вместе с тем Ульянов целеустремленно наполняет каждый шаг своего героя чертами
с о ц и а л ь н о й
биографии. В точно подобранных "ухваточках" – отражается все чем снабдила его и крестьянская доля и наша история за полвека общей судьбы.
В этом фильме он примерялся к иной манере экранной работы.
...И пришла роль, где он на нее решился.
Она началась под бравурный марш. Шел "печатал шаг" оркестр колонии юных правонарушителей, надежды маленький оркестрик. Было воскресенье,
Это был чистый театр и актер, игравший главную роль, сразу набрал такую высоту, точно это кульминация, катарсис. Между тем, это был не театр, а кинематограф, и не кульминация, а старт.
В фильме "Последний побег" Ульянов исполнил роль Алексея Кустова, военного инвалида, фанатичного служителя музыки, одаренного природой педагога, живущего нараспашку и шумно влюбленного в мир. Ульянов отбросил страх перед "кинематографической спецификой", презрел "хроникальную достоверность" и пропел гимн театру!
Алексей Кустов из тех, кого вослед Шукшину одно время окрестили "чудами". За то, что в наш деловой век в них живет радость игры и отсутствует практицизм. За то, что они всегда выламываются "из ряда", являя индивидуальность. Однако же и за более серьезное. Герой известной пьесы "Порог" белорусского драматурга Дударева кричал: "Дофилософствовались На людей, которые живут по законам совести, хранят чистоту души не приспосабливаются – говорим – чудики".
Если же от жизненной реальности обратиться к жанрам драматургии, то перед нами предстал персонаж трагикомедии. Эта роль – словно путеводитель по ульяновскому мастерству, собрание его черт. Они здесь чисты, изящны, а целое являет вид гармонии. Можно изучать эту роль как образец жанра, пример актерской кантилены, т.е. непрерывного существования в образе, уверенного монтажа различных приемов.
Ульянов ведет роль как певец свою партию, что берет все выше и выше, поднимаясь до заветного верхнего "До". Слушателям страшно – вдруг сорвется! А он не срывается и идет все выше.
Но вся эта техника актера во имя главной цели, Пафос образа Кустова – сражение за душу начинающего жизнь человека, за его талант. Драматическое напряжение держится борьбой с детским, но уже изломанным характером. Изломанным родителями, возрастом – ему четырнадцать, одаренностью.
Вижу как Кустов трагически (именно – трагически!) бежит на своей деревянной ноге, как актер "делает" эту ногу. Своеобразный прием драматической клоунады. Энергия и печаль. Пробегов много и все разные. И как апофеоз – движется по городу милицейский "джип", а из репродуктора отчаянный, но исполненный надежды голос: "Витя! Витя! Витя! Это я, Кустов..." А Вити нет. И еще на ступеньку поднялась роль, полнее раскрылась душа героя.
Поиски безуспешны, он попадает в квартиру к брату, с сердцем у него плохо. Вызывают "неотложку" – явный инфаркт. Но он храбрится, бунтует. И тут следует блестящее "антре". Брат с женой, понизив голос, чтоб не дай бог, не услышал, обсуждают, что же с ним делать. Уехавший врач предупредил: лежать, лежать!
Но с дьявольской лихостью распахивается дверь
Если раньше в его образах можно было уловить общее направление мысли актера, выбранный им стиль, то здесь нет видимых перегородок между разными стилями. От клоунады до пафоса шекспировских трагедий – все пущено в ход и в каждый момент роли он использует то, что наиболее этому моменту подходит.
Алексей Кустов диктует письмо к жене (нечто вроде письма запорожцев турецкому султану в миниатюре) – комедия. Он читает ответное письмо жены и плачет от любви к ней и жалости – мелодрама. Он слушает как выводит на трубе в прощальном концерте его ученик Витька "Сердце, тебе не хочется покоя..." и на лице его молитвенное преклонение перед талантом, перед музыкой, он умирает от счастья – романтика. Он рассказывает, как пришел с войны, в полный разор, безногий, и как жизнь надо было начинать сызнова – драма. И когда все пропало и нет надежды найти мальчика, он вскидывает к небу трубу и вопль его чистой души звучит в этом призыве, как последний шанс, как предсмертный зов – трагедия. Катарсис. Очищение.
Но, конечно же, есть жанр, который все это объединяет, жанр наитруднейший – трагикомедия. Ульянов предстал образцовым актером трагикомедии, сыграв с пленительным "перебором", сообщив своему Кустову ласковую иронию, которая как нельзя более в духе времени. Тем самым он предупредил наш модный скепсис и согрел нашу душу любовью.
5.
...Вернемся теперь к изображениям руководящих лиц. Ульянов словно бы сделал паузу в их портретировании, обогатив галерею образами людей иных социальных ступеней.
Время шло. Оно все больше изменяло облик наследников Бахирева и Вальгана, все разнообразнее и причудливее перемешивая их черты, выдвигая перед ними новые проблемы. Человек должности и человек работы могли теперь оказаться в положении человека быта и даже человека души. Возникали парадоксальные соединения. И когда пришла роль, явившая одно из них, Ульянов встретил ее умудренный многолетним опытом изучения прототипа, обладая легким дыханием мастерства.
И вновь на экране вестибюль министерства. И вновь идет по нему директор крупного завода. Его фамилия Абрикосов. Он из фильма Юлия Райзмана "Частная жизнь" (сценарий совместно с А.Гребневым) производства 1982 года.
Абрикосова отправили на пенсию. Он идет по вестибюлю и у него уже
д р у г а я
походка. Ульянов сегодня как никто владеет искусством социальной пластики, Походка – обобщение, а не только состояние. Что же до состояния – то мы следим неуверенный шаг уверенного в себе человека.
Он машинально берет пальто, машинально проходит сквозь снующих людей, машинально садится в машину рядом с шофером. Неосознавая, что делает, закуривает его сигарету. И тут совершает первый шаг по пути странного преображения. – Какую ты гадость куришь! Бросивший курить закурил, закуривший заметил подробности "жизни низкой".