В мире фантастики и приключений. Выпуск 3
Шрифт:
Быков попросил:
– Михаил, давай сюда программу, я прогляжу, и вводи ее в киберштурман.
– Я уже ввел, Лешенька,- виновато ответил штурман.
– Ага,- сказал Быков.- Ну что ж, хорошо.- Он поднялся.Так. Теперь все ясно. Нас, конечно, не раздавит, но назад мы уже не вернемся - давайте говорить прямо. Ну, не мы первые. Честно жили, честно и умрем. Я с Жилиным попробую что-нибудь сделать с отражателем, но это… Так…- Он сморщился и покрутил разбухшим носом.- Что намерены делать вы?
– Н-наблюдать,- жестко сказал Юрковский.
Дауге кивнул.
– Очень хорошо,- Быков поглядел на них исподлобья.- У меня к вам просьба: присмотрите за Молларом.
– Да-да,- подтвердил Михаил Антонович.
– Он человек новый, и… Бывают нехорошие вещи… Вы знаете.
– Ладно, Леша,- сказал Дауге,
– Вот так,- сказал Быков.- Ты, Миша, поди в рубку и сделай все расчеты, а я схожу в медчасть, помассирую бок. Что-то я здорово расшибся.
Выходя он услышал, как Дауге говорил Юрковскому:
– В известном смысле нам повезло, Володька. Мы кое-что увидим, чего никто не видел. Пойдем чиниться.
– П-пойдем,- сказал Юрковский.
Ну, вы меня не обманете, подумал Быков. Вы все-таки еще не поняли. Вы все-таки еще верите. Вы думаете: Алексей вытащил нас из черных песков Голконды, Алексей вытащил нас из гнилых болот, он вытащит нас из водородной могилы. Дауге - тот наверняка так думает. А Алексей вытащит?
В медицинском отсеке Моллар, дыша носом от боли, мазался жирной танииновой мазью. У него было красное лоснящееся лицо и красные лоснящиеся руки. Увидев Быкова, он приветливо улыбнулся и громко запел про ласточек: он почти успокоился. Если бы он не запел про ласточек, Быков мог бы считать, что он успокоился по-настоящему. Но Моллар пел громко и старательно, время от времени шипя от боли.
Бортинженер предается воспоминаниям,
А штурман советует не вспоминать
Жилин ремонтировал комбайн контроля отражателя. В рубке было очень жарко и душно, по-видимому, система кондиционирования по кораблю была совершенно расстроена, но заниматься ею не было ни времени, ни, главное, желания. Сначала Жилин сбросил куртку, затем комбинезон и остался в трусах и сорочке. Варечка тут же устроилась в складках сброшенного комбинезона и вскоре исчезла - осталась только ее тень да иногда появлялись и сразу же исчезали большие выпуклые глаза.
Жилин одну за другой вытаскивал из исковерканного корпуса комбайна пластметалловые пластины печатных схем, прозванивал уцелевшие, откладывал в сторону расколотые и заменял их запасными. Работал он методически, неторопливо, как на зачетной сборке, потому что спешить было некуда и потому что все это было, по-видимому, ни к чему. Он старался ни о чем не думать и только радовался, что очень хорошо помнит общую схему, что ему почти не приходится заглядывать в руководство, что расшибся он не так уж сильно и ссадины на голове подсохли и совсем не болят. За кожухом фотореактора журчал вычислитель. Михаил Антонович шуршал бумагой и мурлыкал себе под нос что-то немузыкальное. Михаил Антонович всегда мурлыкал себе под нос, когда работал.
Интересно, над чем он работает сейчас?
– подумал Жилин.
– Может быть, просто старается отвлечься. Это очень хорошо - уметь отвлечься в такие минуты. Планетологи, наверное, тоже работают, сбрасывают бомбозонды. Так мне и не удалось увидеть, как сбрасывается очередь бомбозондов. И еще многого мне не удалось увидеть. Например, говорят, что очень хорош Юпитер с Амальтеи. И мне очень хотелось участвовать в межзвездной экспедиции или в какой-нибудь экспедиции следопытов - ученых, которые ищут на других планетах следы пришельцев из других миров… Потом говорят, что на "Джей-станциях" есть славные девушки, и хорошо было бы с ними познакомиться, а потом рассказать об этом Пере Хунту, который получил распределение на лунные трассы и был этому рад, чудак. Забавно, Михаил Антонович фальшивит словно нарочно. У него жена и двое детей, нет, трое, и старшей дочке уже шестнадцать лет, - он все обещал нас познакомить и каждый раз этак залихватски подмигивал, но познакомиться уже не придется. Многое теперь уже не придется. Отец будет очень расстроен - ах, как нехорошо! Как это нескладно получилось - в первом же самостоятельном рейсе! Хорошо, что я тогда поссорился с ней, - подумал вдруг Жилин.
– Теперь все проще, а могло быть очень сложно. Вот Михаилу Антоновичу гораздо хуже, чем мне. И капитану хуже, чем мне. У капитана жена - очень красивая женщина, веселая и, кажется, умница. Она провожала его и ни о чем таком не думала, а может быть, и думала, но это было незаметно, но скорее всего не
…Мы целовались в большом парке и потом на набережной под белыми статуями, и я провожал ее домой, и мы долго целовались еще в парадном, и по лестнице все время почему-то ходили люди, хотя было уже поздно. И она очень боялась, что вдруг пройдет мимо ее мама и спросит: "а что ты здесь делаешь, Валя, и кто этот молодой человек?" Это было летом, в белые ночи. И потом я приехал на зимние каникулы, и мы снова встретились, и все было, как раньше, только в парке лежал снег и голые сучья шевелились на низком сером небе. Поднимался ветер, нас заносило порошей, мы совершенно закоченели и побежали греться в кафе на улице межпланетников. Мы очень обрадовались, что там совсем нет народу, сели у окна и смотрели, как по улице проносятся автомобили. Я поспорил, что знаю все марки автомобилей, и проспорил: подошла великолепная приземистая машина, и я не знал, что это такое. Я вышел узнать, и мне сказали, что это "Золотой дракон", новый китайский атомокар. Мы спорили на три желания. Тогда казалось, что это самое главное, что это будет всегда - и зимой, и летом, и на набережной под белыми статуями, и в большом парке, и в театре, где она была очень красивая в черном платье с белым воротником и все время толкала меня в бок, чтобы я не хохотал слишком громко. Но однажды она не пришла, как мы договорились, и я по видеофону условился снова, когда я вернулся в школу. Я все не верил и писал длинные письма, очень глупые, но тогда я еще не знал, что они глупые. А через год я увидел ее в нашем клубе. Она была с какой-то девчонкой и не узнала меня. Мне показалось тогда, что все пропало, но это прошло к концу пятого курса, и непонятно даже, почему мне все это сейчас вспомнилось. Наверное, потому, что теперь все равно. Я мог бы и не думать об этом, но раз уж все равно…
Гулко хлопнул люк. Голос Быкова сказал:
– Ну что, Михаил?
– Заканчиваем первый виток, Алешенька. Упали на пятьсот километров.
– Так…- Было слышно, как по рубке пнули пластмассовыми осколками.- Так, значит. Связи с Амальтеей, конечно, нет.
– Приемник молчит,- вздохнув, сказал Михаил Антонович.Передатчик работает, но ведь здесь такие радиобури…
– Что твои расчеты?
– Я уже почти кончил, Алешенька. Получается так, что мы провалимся на шесть-семь мегометров и там повиснем. Будем плавать, как говорит Володя. Давление огромное, но нас не раздавит, это ясно. Только будет очень тяжело - там сила тяжести два-два с половиной "же".
– Угу,- сказал Быков. Он некоторое время молчал, затем сказал:- у тебя какая-нибудь идея есть?
– Что?
– Я говорю, у тебя какая-нибудь идея есть? Как отсюда выбраться?
– Что ты, Алешенька,- штурман говорил ласково, почти заискивающе.- Какие уж тут идеи! Это же Юпитер. Я как-то даже и не слыхал, чтобы отсюда… Выбирались.
Наступило долгое молчание. Жилин снова принялся работать, быстро и бесшумно. Потом Михаил Антонович сказал:
– Ты не вспоминай о ней, Алешенька. Тут уж лучше не вспоминать, а то так гадко становится, право…
– А я и не вспоминаю,- сказал Быков неприятным голосом.- И тебе, штурман, не советую. Иван!- заорал он.
– Да?- откликнулся Жилин, заторопившись.
– Ты все возишься?
– Сейчас кончаю.
Было слышно, как капитан идет к нему, пиная пластмассовые осколки.
– Мусор,- бормотал он.- Кабак. Бедлам.
Он вышел из-за кожуха и опустился рядом с Жилиным на корточки.
– Сейчас кончаю,- повторил Жилин.
– А ты не торопишься, бортинженер,- сказал Быков сердито.