В моей руке – гибель
Шрифт:
— Зачем ему признаваться? — Дмитрий насторожился, чувствуя подвох.
— ВРЕМЯ СЭКОНОМИТ. Сейчас, пока сидит в изоляторе, в одиночке — ничего, еще сносно. Но потом его рано или поздно повезут, как у нас говорят, «на тюрьму». Знаешь, что такое нынешняя тюрьма для умалишенного? Там и здоровые-то не выдерживают: грязь, в камерах по сто человек, спать нельзя, сесть — ноги протянуть — тоже, вши, туберкулез.
И там ему никто поблажки не даст, скорее наоборот. Так, в «молчанке», пока он глухой, дело до суда месяцев шесть-восемь будет кантоваться, пока следователь все сам кое-как накопает. Знаешь, во что твой Степка за
— Чтобы он быстрее во всем сознался? — Дмитрий недобро усмехнулся. — А если он не виноват?
— Я тебе говорю сейчас правду. Ты юрист, должен понять.
У СТЕПАНА ШАНСОВ НЕТ. Адвокат, по-моему, тоже это понял, он видел кассету.
Дмитрий опустил голову. Смотрел в пол.
— Вот о чем я хотел еще спросить, — Колосов прищурился. — Степка Ивана бил, невесту, учеников своих порой, ну а на тебя… на тебя он поднимал руку? Мне просто интересно, понимаешь? Он у вас очень любопытная личность. Тебя он бил?
— Меня? — Дмитрий поднял голову. Колосову показалось, что голос его дрогнул, но что это было, горечь или усмешка, он не успел понять. — Он мой брат. И всегда был со мной как брат. Я его ударил. До конца жизни себе не прощу.
А я вот тоже тебя спросить хотел. Я думал сейчас о том, что ты… ты… — сказал Дмитрий. — ЗНАЧИТ, МНЕ МОЖНО БУДЕТ УВИДЕТЬСЯ СО СТЕПКОЙ?
— Свидание следователь разрешает.
— Я знаю, ноты…
Колосов вздохнул: близнец понял все как надо. Надо же, какой сообразительный!
— Завтра приезжай часикам к десяти в Раздольск. Касьянову я позвоню, Колосов уже прикидывал в уме, что если повезет и хлыщ уговорит, уломает брата указать хотя бы, где труп этой девицы, то…
— Мы приедем вместе с адвокатом, — сказал Дмитрий.
Колосов кивнул: валяй, раз денег не жалко… Адвокаты за каждый час работы дерут, а уж за поездку с клиентом за город в какой-то занюханный изолятор… Тем более такой дорогой адвокат, как это светило… Ну, деньжонок-то у хлыща после смерти отца и деда теперь куры не клюют.
— Дим, а ты, наверное, как и брат, спортом прежде всерьез занимался? спросил он вдруг, неожиданно для самого себя.
Просто словно впервые увидел фигуру близнеца в дверном проеме: плечи косая сажень, мощная шея, сильная кисть на дверной ручке… Все же они так похожи, эти чертовы близнецы!
Дмитрий, уже готовый покинуть его кабинет, медленно обернулся на пороге.
— Да, было дело. Давно. Сейчас я спорт совсем забросил.
Колосов понимающе покивал: да, такие события в семье отбивают пристрастие к бодибилдингу, сауне и восточному массажу даже у таких холеных новорусских хлыщей. Что ж, каждому в жизни что-то одно дается: деньги есть счастья нет. Это уж как кому выпадет. А то, что у Дмитрия Базарова счастья не водилось, видно было с первого взгляда.
Глава 28
МЫШИНАЯ ВОЗНЯ
Дни после задержания Степана Базарова прошли для Кати очень трудно. Каждый день, являясь утром на работу, она спускалась в управление розыска за новой порцией информации по этому делу. Но такая открытость и щедрость
Кате, чтобы она угомонилась и перестала спрашивать об одном и том же каждый день, даже позволили сунуть нос в святая святых — материалы оперативно-разыскного дела.
Колосов не напоминал ей об обещании, что она не будет писать об этом деле до тех пор, пока он не разрешит. Он не знал, что Катя, вполне возможно, теперь не сможет об этом писать, а если все же решится, то напишет так, что читатель не узнает и половины правды.
Кроме того, по строжайшему велению прокуратуры фамилия подозреваемого в «раздольском кошмаре» от всех непосвященных и посторонних тщательно скрывалась. Базаровы были в Москве слишком известны, чтобы предавать огласке сложившуюся ситуацию до предъявления обвинения Степану Базарову.
А вот с предъявлением обвинения пока было глухо. Рабочее неконкретизированное обвинение Базарову предъявили в присутствии адвоката непосредственно перед ознакомлением с постановлением о заключении под стражу на первом, таком мало результативном допросе. Это Кате было известно. Но все было сделано чисто формально, а Базаров, отказавшись давать показания, наотрез отказывался ставить свою подпись под какими-либо процессуальными документами. Адвокат, нанятый Дмитрием, настаивал, ссылаясь на болезненное состояние своего подзащитного и ранее поставленный ему диагноз «хронический мозговой синдром», на немедленном проведении Степану стационарной судебно-психиатрической экспертизы. В случае ее вердикта «не вменяем» любые поползновения следователя на предъявление Базарову конкретизированного неформального обвинения в убийствах вообще бы свелись к нулю. На это защита и рассчитывала.
Но экспертиза для Базарова обещала быть долгим делом.
Стационарные наблюдения в Институте им. Сербского и по рядовым-то делам быстрыми не бывают, а тут редчайший случай ликантропии!
Случаи классической ликантропии, как объяснил Кате знакомый эксперт из Московской областной клинической психиатрической больницы, вообще крайне редки. Катя узнала, что мировая психиатрическая практика в принципе знала всего три случая чистой ликантропии, когда человек начинал вести себя как опасное животное, хищник. И базаровский случай представлял для специалистов огромный интерес. Они не собирались торопиться с выводами. Катя чуть не посоветовала эксперту-энтузиасту ликантропии съездить в Раздольск к цыганам: глядишь, и четвертый оборотень добавился бы в медицинские справочники.
Катя дотошно допытывалась у эксперта и насчет малопонятных медицинских терминов базаровского диагноза. Слово психбольной, как и у большинства далеких от психиатрии людей, ассоциировалось для нее с чем-то ужасным, разрушительным. Это словно был «конец всему» — конченый человек. Степан действительно казался не совсем нормальным в их последние встречи, но теперь Кате он вспоминался и другим: на похоронах на Ваганькове, на поминках, где он читал стихи, наконец, как совершенно здраво и деловито он обсуждал какие-то проблемы школы с Мещерским в Отрадном…