В моей руке – гибель
Шрифт:
Катя отчего-то уже не сомневалась: НИЧЕГО ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧЕНО ПО ЭТОМУ ДЕЛУ. Возможно, все решит экспертиза следов крови, а возможно…
Глава 30
ПОБЕГ
В тот вечер — последний вечер перед началом развязки этой странной и трагической истории — Катя вернулась домой непривычно рано: в половине седьмого. Почти сразу же услышала настойчивый и длинный телефонный звонок: Кравченко объявился. Разговаривали они долго, пока у Кравченко не закончилась телефонная карта, и вроде бы ни о чем.
Кравченко
В Бад-Халле тоже зарядили дожди: над Альпами тучи. Народу на курорте много, но все в основном подагрические старцы, ожирелые тетки да рахитичные юнцы, отправленные богатыми родителями излечиваться от пагубной страсти к наркотикам… Словом — смертная скука.
Катя через каждые пять минут спрашивала: «Вадечка, а когда ты приедешь?» Он обещался недельки через полторы: боссу Чугунову и самому уже невтерпеж, да денежки за полный курс лечения уплачены. «Двадцать третьего июня у него последние грязи, думаю, после них сразу же велит билеты заказывать, — сообщил Кравченко. — Ну а у тебя как дела?»
Но Катя и словом не обмолвилась о том, что произошло за эти дни с ней. Разговор с Кравченко — в будущем. Они сядут друг против друга, она должна будет видеть Вадькины глаза.
Остальное — неважно.
«Я и вправду по тебе соскучился, Катька, — выдал он напоследок весьма жизнерадостно. — В следующий раз закатимся на альпийский курорт вместе, вот только деньжонок наскребем. Семейной паре тут найдется чем заняться».
Катя ответила: да, конечно. А потом традиционное: «И я тебя люблю. Целую». И разговор закончился. С Кравченко у них никогда не выходило нормального телефонного разговора — только какой-то треп. И в этом, наверное, техника была виновата: телефон — неудачный посредник.
По телефону за жизнь можно было с чувством, с толком, с расстановкой часами толковать только с одним человеком — Мещерским. И не только беседовать за жизнь, но и получать дельные советы, рассеивать сомнения, обсуждать чужие тайны, даже пытаться решать некие смутные загадки, неотступно терзающие ум.
Катя поужинала, надо признаться, с большим аппетитом.
Как ни странно, но нервный стресс последних дней никак не сказался на аппетите. В зарубежных детективах, которые Катя порой почитывала на сон грядущий, героини обычно вообще ни черта не ели, а лишь глушили коньяк, мартини да черный кофе, нервно куря сигарету за сигаретой. А Катя наелась помидоров, отварной трески и тушеной моркови.
А кофе вообще пить не стала: вредно на ночь для цвета лица.
Потом уселась с ногами в любимое Вадькино кресло, взяла телефонную трубку и набрала номер Мещерского.
Сережка оказался дома и даже — навеселе, что было для него большой редкостью.
— Сереж, привет, это я. Хочу тебя знаешь о чем спросить? — начала Катя без предисловий. — Да ты пьян, что ли?
— Ни-ни, ни в одном глазу, Катюш, — Мещерский говорил почти связно. Мы малайцев
— Ясно все с тобой, — Катя вздохнула: Сережка ей был нужен даже в таком малость клюнувшем состоянии. — Напряги все свои хваленые логические способности, думай и отвечай на вопросы.
— Напрягаю, Кать, — Мещерский крякнул так, словно и на самом деле впрягался в воз. — Дай-ка только до дивана доберусь, ослаб что-то.
Беседа с Сережкой нужна была Кате потому, что Мещерский как никто другой в самых простых словах умел толково объяснить некоторые вещи, которые Катя предпочитала обдумывать не самой, а отдавать на суд «независимого наблюдателя».
— Вот поясни мне, пожалуйста, такую ситуацию, — начала она. — Человек совершает три зверских убийства и в каждом случае ничего не предпринимает для того, чтобы спрятать трупы. Наоборот, оставляет их в таких местах, где их вскоре могут обнаружить. И лишь по роковому стечению обстоятельств трупы быстро не находят.
— Ты ПРО ЭТО снова, да? — голос Мещерского словно угас. — Мне бабка сегодня звонила. Что у наших делается — неописуемо! («Наши» были многочисленные знакомые семей Мещерских, Кравченко и Базаровых.) Кто-то даже предлагает писать коллективную жалобу Генеральному прокурору.
Никто не верит, что Степка мог…
— Будь добр, не перебивай меня. Я и так не очень-то тверда в мыслях. Объясни то, о чем я говорю.
— Ну а что объяснять-то? Убийца выбирает один из трех возможных вариантов поведения. Так, он не прячет трупы, оставляя их в тех местах, где их могут быстро найти… Какие из этого выводы? А). Либо убийце наплевать, найдут их или не найдут. Это его вообще не заботит ввиду его… душевного состояния в момент убийства. Б). Либо он не боится оставлять трупы, потому что уверен — ни одна улика его не выдаст, либо… Либо он прямо добивается того, чтобы трупы его жертв были обнаружены в самом скором времени.
— А для чего это убийце нужно?
— Откуда же я знаю. Катюш? Это мое логическое построение, я не могу его конкретизировать. Ты мне не дала для этого посылок.
— Так, ладно, — Катя помолчала секунду. — Ну а если внезапно его поведение в корне меняется: он убивает четвертую жертву и тщательно прячет ее труп?
— Посылки те же самые. Либо убийца считает, что на этот раз в момент убийства что-то произошло не так — он оставил улики, явно указывающие на него, либо… либо ему уже больше не надо, чтобы труп его жертвы был найден немедленно после убийства.
— Почему?
— Возможно, потому, что сама надобность в этом отпала: цель достигнута.
— Какая цель, Сереж?
— Катя, ты снова забываешь, что это только голая абстракция.
— Хорошо, хорошо. Ну а вот такой вопрос: три убийства совершены в одном районе, более того, в сходных условиях — природа, дача… Означает ли это, что у убийцы выработался стереотип места?
— Проще, означает ли это, что и четвертый труп, пока еще не обнаруженный, надо искать там же, где и три других?