В море – дома! Славный мичман Егоркин

Илин Ф.

Тем временем катерок подбежал и сразу уверенно ткнулся в предусмотрительно вываленные кранцы, аккуратно оплетенные сезалем. Матросы этого рейдового «подкидыша» ловко подали концы на борт корабля.

«В такой момент чувствуешь даже какое-то удовлетворение!» – подумал капитан-лейтенант Жеребчиков, глядя на болтающийся под бортом катерок: «Все-таки, мой корабль хоть кого-то, но больше!» и хмыкнул.

Матросы корабля и катера стали передавать друг другу мешки с хлебом и другим продовольствием, коробки с фильмами.

Тут

на палубу легко перепрыгнул заместитель командира по политической части с соседнего корабля с тощим пластиковым портфелем-«дипломатом» в руке. По выражению его лица не было видно, что он хотя бы как-то был рад увидеть экипаж «братского» корабля.

– Вот, к вам на период дежурства прикомандировали! – по-фрондерски умышленно игнорируя установленную форму доклада сказал он, здороваясь за руку с Жеребчиковым.

– Ага, поздравляю – тебя и себя, приписной, значится! Давно не виделись! – буркнул тот в тон «командировочному». У обоих настроение соответствовало моменту и вспышке любви к окружающим не способствовало.

– Прислали б водки лучше! – насмешливо приветствовал его помощник старший лейтенант Дмитрий Бобровский избитой фразой из древнего кинофильма.

– А пошел ты! – беззлобно парировал гость.

– Что, Серега, поймали? – «сочувственно» спросил его командир. Их «собственный» штатный зам находился на какой-то учебе, а дозор – это, все-таки, боевое дежурство… оно обязывает… на всякий случай. Короче, Васильцева, только что вернувшегося с «морей» на своем корабле, и предвкушавшего некоторые береговые мирные радости, поймали на самом выходе с дивизиона и… привлекли.

– Сам виноват! – не унимался Бобровский. – Надо было – избегая недреманный взгляд командования, передвигаться короткими перебежками, используя складки местности и естественные укрытия! Как учили в школе… А ты… а ты – расслабился, а у нас – сам знаешь, как только расслабишься – так сразу и… Как написано на танковых воротах? «Североморец, не щелкай клювом!»

– Ага, конечно, но некоторых шибко умных отловили вместе с кораблем прямо в море и привязали к бочке – чтобы, значит, не утекли куда подальше!

– А куда же мы денемся от всей службы берегового наблюдения?

А час назад, в здании штаба, окна которого выходили (как будто специально) на единственную дорогу между причалами и поселком, в кабинете капитана 2 ранга Брюханова шла задушевная беседа.

– Ты пойми, Сергей Константинович – проникновенно увещевал «отловленного» Васильцева краснолицый начальник политотдела, – у тебя – все равно жена в отпуске, а у Маринцева – она вот-вот родит, одну не оставишь, когда Куликов приедет – это еще вопрос, Нешевелин грызет гранит науки на классах, Крымцеву надо хоть раз за три года в отпуск летом попасть… А я с Жеребчиковым договорюсь – тебе лучший прием и даже баню прямо в море организуют! – пообещал капитан 2 ранга.

Васильцев промолчал, а про себя подумал: «Вот с Колей Жеребчиковым я и так договорюсь, без тебя, благодетель! Конечно, добрый дядя – отправил

все политотдельских бездельников в летние отпуска, сам за всех остался, амбразуры закрывать, «Александр Матросов» нашелся, с широкой грудью! Тудыт его в ёперный театр! Еще бы, политотдельские отпуск в любое другое время – кроме июля, воспринимают как личное оскорбление или даже – наказание за тяжкое преступления! А мы, сирые… мать иху…» А в слух сказал: – Мне бы в «деревню», сигарет закупить, выкурили всего в море орлы наши, до последней!

– Да, пожалуйста – вон мой «Уазик» стоит с обормотом Зинкиным, который там сидит прокладкой между рулем и сиденьем и читает какой-то бред – пусть сгоняет в магазин и тебя на причал прямо к катеру закинет!

– Ага, чтобы я, не исхитрился, не сбежал!

– Куда?

– А в госпиталь, например! Ну, это я так! Разрешите идти?

– Идите! – сказал мудрый начпо, а про себя подумал: «И тебе, родной, – всего того же самого!». Будучи офицером с большим опытом службы на всех ее ступенях, он-то точно знал, какие убийственные пожелания шлет ему прямо сейчас Сергей Васильцев, осыпанный прахом собственных разбитых надежд.

«Плавали – знаем! Хорошо еще, что нет в нем силы мистической, у записного-то атеиста! А то… одной диареей бы не обойтись… после всего вот этого!» Тут начпо довольно хмыкнул и потянулся, освобождаясь от некоторой стылой боли в области крестца. Кабинет начальника – тоже место повышенного риска – а для подчиненных, так особенно!

«А что делать – надо!» – усмехнулся он своим мыслям и довольный ходом событий, опять устроился в старом, добром, уютном кожаном кресле. Потом подтянул к себе стопку еще не разобранных служебных телеграмм, вчитался в первую из них, удивленно присвистнул и изобретательно, со знанием дела, выругался, что-то подчеркнув красным фломастером – для будущей работы.

Не только начпо, оказывается, удивлял своих офицеров – были и у него начальники, которые удивляли и его самого…

Выйдя из кабинета начпо, расстроенный Васильцев решил завернуть к политотдельцу Сане Мигунову, стрельнуть сигаретку и заодно обругать его начальника, надеясь на сочувствие и солидарность. Толкнув дверь, он увидел как Мигунов, разложив на двух столах какие-то таблицы, щелкает кнопками на здоровенном калькуляторе и вписывает в квадратики таблиц какие-то цифры.

Указав взглядом на открытую пачку «Ленинграда», и получив разрешающий кивок от Сани, Сергей вытащил из нее сигарету, и с удовольствие понюхал табак.

С курением надобно повременить – курить в кабинетах комбриг запрещал строго-настрого, а ослушников бил чем ни попадя – рублем, приказом и отпуском зимой… Однако схватить сигарету и сбежать – это неприлично, поэтому надо было ляпнуть пару фраз – для светской беседы с политотдельцем. Авось, и комсомолец сгодится как-нибудь да на что-нибудь… На безлюдье – и комсомолец – человек!

– И какую такую стратегическую мысль ты загоняешь в гранит, ваяя сию таблицу? – витиевато загнул Васильцев свой светский вопрос.