В Москве полночь
Шрифт:
…Долгие годы караул-тюбинцы поставляли в Сурханабад высшие партийные и хозяйственные кадры. Выходцы из других областей могли рассчитывать лишь на незначительные должности в партийно-государственном аппарате. Советская власть в республике десятилетиями уживалась с клановостью и передачей выборных должностей чуть ли не по наследству. Караул-тюбинский секретарь райкома ехал, как правило, председателем облисполкома в любую область, потом становился секретарем обкома. Нахватавшись аппаратного опыта, попадал в республиканский ЦК или в Совмин. Его дети кончали московские институты, возвращались в Сурханабад и вливались в сонмище специалистов министерств и ведомств,
Караул-тюбинский клан продолжал править и после того, как республика стала самостоятельной. Сменили флаг, герб и гимн, но первым президентом суверенного государства стал бывший первый секретарь ЦК республиканской компартии. А его караул-тюбинские родственники и друзья начали осваивать новые должности — премьера, спикера парламента, госсоветника и прочие.
Еще долго, наверняка, за сменой вывески ничего не менялось бы в жизни республики, но в последнее время резко активизировалась оппозиция президенту. Другие кланы прервали длительную междоусобицу и объединились против караул-тюбинского режима. Сурханабад потрясали невиданные доселе манифестации, забастовки и погромы. Режим позвал на помощь добровольцев-земляков из Караул-Тюбе. Оппозиция в ответ на угрозу усиления президента обложила дороги из области в столицу пикетами и кордонами.
Акопов, готовясь в командировку, конечно, обо всем этом знал хорошо. Только не рассчитывал, что придется сойти с поезда. А дорога между тем все разматывалась и разматывалась под колесами дребезжащей, но шустрой машины. Еще в поезде Акопов решил добраться сначала из Джетыкургана в Караул-Тюбе, чтобы окончательно сбить со следа соседей, а уж потом ехать в Сурханабад — попуткой или автобусом. Но как теперь провезти через пикеты снаряжение?
Вдруг он скорчился и схватился за живот, проклиная сквозь зубы вчерашнюю шурпу. Пришлось останавливать такси неподалеку от оплывших развалин кушанского городища. Один из братьев-пассажиров, дремавший на заднем сидении, пробудился и ахнул таксиста по тюбетейке увесистым кулаком. Затем братья отволокли связанного водителя в развалины. Акопов сел за руль, насадил на затылок тюбетейку и заговорил, передразнивая тягучий и чуть гнусавый караул-тюбинский выговор таксиста:
— Будем надеяться, что до вечера он как-нибудь выползет на дорогу.
— Не захочет с голоду подохнуть — выползет, — согласился Назар.
— Давайте думать, как спрятать манатки…
Подумали, достали гаечные ключи и принялись уродовать дверцы и обшивку салона. За несколько минут управились. Достали из тайников в облегченных сумках новые документы. Юсуп стал радиожурналистом из Нукуса, а Назар — фотокорреспондентом ташкентской молодежной газеты. Документы были настоящие, с потертыми корочками, а уж где их раздобыл Рахмат, никого не интересовало. Пока братья-журналисты прятали снаряжение, Акопов колдовал с документами таксиста. Бронза получилась дешевая, но Акопов и не рассчитывал, что кому-то придет в голову отсылать бумаги на экспертизу.
Радиожурналист достал громоздкий диктофон Орского завода, а фотокорреспондент зарядил пленкой старенькую японскую камеру «Никон».
— Готовы? — спросил Акопов. — Поехали…
Вскоре они добрались до развилки с указателем: «Караул-Тюбе — 37 км, Сурханабад — 121 км.»
— В Караул-Тюбе нам теперь не надо, — сказал Акопов, заворачивая правый вираж. — Интересно, бензина хватит?
В элитной области и дороги были элитные. Трассу от областного центра до столицы обслуживало полдесятка ремонтных участков, асфальтобетонный
В родном краю первого бая республики кроме отличных дорог существовали и отличные поселки, долженствующие изображать результаты неусыпной заботы партии и правительства о тружениках камчи и кетменя. Кишлаки вдоль блатной трассы лоснились от благополучия. Кирпичные дома с галереями и цветниками, ажурные ограды, обихоженные сады, бетонные водоводы с мостиками, расписные триумфальные арки из жести, огромные Дворцы культуры в стиле ампир. И хоть в эти Дворцы никто из сельских жителей не ходил, хоть и не хватало в крае медпунктов и школ, все равно для строительства республиканской выставки достижений социализма в одной отдельно взятой области средств не жалели.
Трофейная развалюха летала как на крыльях, почти не дребезжа и не задыхаясь, чувствуя уверенную руку мастера. Никакие пикеты ее не тормозили. Наоборот, стеклянные стаканы ГАИ, стоявшие через каждые два-три километра, были пусты как брошенные вороньи гнезда. И сама дорога в это летнее утро была подозрительно пуста.
— Не нравится мне пейзаж, — бормотал Акопов за рулем. — Ох, не нравится… Пустыня — да, только не до такой же степени!
Солнце вскарабкалось на горы, и через полчаса воздух уже напитался вполне ощутимым зноем. В ложбинках вдалеке словно проступили озерца. Жаркий день предстоял в южных краях, лежащих на широте Токио и Афин, почти в тысяче километров от Ташкента.
Проехали величавый мост над крохотным саем, пересохшей речкой. Проплыла на постаменте из нержавейки гигантская стела с выбитой в бетоне картой области, в центре которой торчала, похожая на кукиш, рельефная коробочка хлопка. Крепкой вельможной дурью повеяло от образчика монументального искусства.
Тут их и ждал первый пикет. Трассу перегораживали трехосные армейские грузовики, оставляя для проезда узкую щель. Возле этой желанной щели сгрудилось два десятка автобусов и легковушек. На площадке перед постом ГАИ праздно стояли желто-голубые милицейские волги. Несколько гаишников в форме безучастно наблюдали, как пикетчики — молчаливые парни в гражданском, но с дробовиками и автоматами — потрошат проезжающих.
Из автобуса рядом с машиной Акопова как раз выгоняли пассажиров. Визг женщин, рев младенцев, сердитая мужская перебранка сотрясали горячий воздух. Не обращая внимания на протесты, пикетчики отделили мужчин и построили их у обочины, приставив двух парней с автоматами. Женщин и детей затолкали в досмотренный автобус, и тот медленно, касаясь бамперов военных грузовиков, минул пикет.
В волгу заглянул бородатый малый с красными глазами — то ли с недосыпа, то ли с похмелья.
— Кого везешь? — спросил у Акопова.
— Да этих… крисподентов, — с усилием выговорил Акопов. — Узбеки, понимаешь. Братья.
— С ума сошел! — сердито прошипел бородатый. — Только братьев и не хватало.
Говорили они с Акоповым по-местному. Красноглазый по-узбекски:
— Прошу выходить. Проверка документов и багажа.
Акопов тоже было собрался выбираться из такси, но пикетчик пробормотал:
— Сиди уж, засранец… Дать бы в лоб!
— За что? — обиделся Акопов. — Меня политика не касается! Сели люди в Джетыкургане, хорошо заплатили. Вежливые. Не то, что некоторые — наблюют и лишнего рубля не накинут…