В Москве полночь
Шрифт:
— Не! — поднял руки бармен. — Не пойду. У тебя, Коля, свои дела, у меня свои. И я в твои не лезу.
— Черт с тобой, — отмахнулся Толмачев. — Трусоват ты, Юрик, для работы в баре.
— Ага, трусоват, — согласился бармен. — Храбрые все давно на кладбище. А я жить хочу. Правда, нашу жизнь и жизнью трудно назвать… Но все равно, и на том спасибо партии и правительству.
Толмачев, чтобы прекратить дальнейшее развитие темы, включил приемничек. Так, под музычку, дымя сигаретами, они еще немного посидели в машине. Потом Толмачев достал пистолет Самарина, снял с предохранителя и затолкал в карман куртки. Юрик с молчаливым неодобрением наблюдал эти
— Учти, Коля, я тебя сильно уважаю. И всегда помогаю, но… Начнется шухер, смоюсь. Извини! Метро еще работает.
— Кстати, — сказал Толмачев. — Поезжай-ка ты, действительно, к метро. От греха подальше, пока сидения чистые… Жди в течение часа. Потом можешь ехать. Но если уедешь раньше…
— Понял! — торопливо сказал бармен, включая зажигание. — Ровно час подожду, не переломлюсь.
Толмачев неторопливо поднялся в подъезд. Сзади завизжали шины — Юрик уматывал. Дом был панельный, длинный и почему-то без балконов. К тому же далеко не новый, из пионеров панельной застройки Чертанова. Почему именно здесь вздумал поселиться Самарин — приходилось только удивляться. Сотрудники Управления старались подыскать жилье в тихих переулках Марьиной Рощи, Чистых прудов, Ямского Поля, то есть, поближе к Самотеке, где располагались основные службы Управления. Замоскворечье либо Арбат с Таганкой уже считались дальними районами. А тут, шутка сказать, Чертаново, час езды, не меньше. Скорей всего, Самарин инстинктивно потянулся к вчерашним провинциалам, лимитчикам, составлявшим костяк чертановского населения.
В подъезд давно не заглядывали штукатуры с малярами — стены были рябыми, словно по ним картечью стреляли, исписанными нехитрыми житейскими сентенциями. Перед лифтом Толмачев заколебался. В последнее время он почему-то стал бояться замкнутого пространства. Потопал на седьмой этаж пешком. Поднялся, еле отдышался. Естественно, дал очередной зарок бросить курить. Успокоил дыхание с нервишками, сжал в руке пистолет, спрятал за спину. И на звонок придавил, следя за дверным глазком. Открывает, я ему пистолет в живот… Мол, руки вверх… А если у него тоже пистолет? Раз пять с перерывами бренькнул звонком, но стеклянная чечевица глазка, в которой отражалась крохотная звездочка света из квартиры, оставалась незамутненной. Не спешил Самарин встречать гостей. А может Юрик квартиру перепутал? Дал же Бог такого помощника!
Далеко внизу хлопнула дверь подъезда. Вероятно, от сквозняка дрогнула дверь квартиры и со скрипом подалась. Не заперто… Толмачев нажал на черный дерматиновый бок и вошел в прихожую. Тут горел свет — круглая чашка бра у вешалки. Пистолет он уже не прятал. Замер и прислушался. С кухни отчетливо доносилось бормотание радиоприемника:
— В Москве полночь. Передаем последние известия. Сегодня в Сурханабаде и окрестностях отмечались интенсивные перестрелки между формированиями оппозиции и частями, верными свергнутому президенту республики. В Караул-Тюбинской области оппозиция использует для штурма опорных баз сторонников президента российские танки Т-72. Командующий российской группой войск заявил, что броневые машины были захвачены в одной из российских частей. Он уже отдал приказ…
В ванной тихо шумела вода. Моется, подумал Толмачев. Чистюля… А где же сестра? Не слышно. Спит, наверное. Держа пистолет наготове, обошел квартиру. В большой комнате горела настольная лампа, освещая сваленную в кучу одежду. В кухне на плите исходил паром закипевший чайник. Толмачев бездумно выключил конфорку.
В
Усмехнувшись, Толмачев подкрался к ванной, рванул на себя дверь:
— Привет, Пашунчик!
Самарин лежал, уронив на грудь, заросшую редкими светлыми волосами, белое ситечко душа. Вода из ситечка вытекала обычная, бесцветная, а в сливную дыру скатывалась чуть розоватой. Под левым соском Самарина темнела небольшая ранка. Сразу и не заметишь…
Не успел, подумал Толмачев и сцепил зубы. Он осторожно взял Самарина за руку. Она еще гнулась и была теплой, но пульс не прощупывался. Какой пульс, выругал себя Толмачев, если в сердце… Только теперь ему по-настоящему стало страшно. Даже кожа на затылке словно озябла. На деревянных ногах вернулся в прихожую.
Понимал, что надо немедленно уходить, и не мог сделать ни шагу. А если они еще в квартире? Где? Минуту или две стоял, застыв, и до звона в ушах вслушивался в тишину. Тоненько журчала вода за спиной, бормотал радиоприемник. И все. Потом его словно толкнули. Схватил половую тряпку у порога, намочил, стараясь не глядеть на Самарина, и пошел по квартире, замывая собственные следы, вытирая дверные ручки. И про флажок конфорки не забыл. Через куртку потянул за собой ручку входной двери и, совершенно измочаленный, побрел вниз по лестнице. Из подъезда вышел мокрым, как будто под душем сам полежал, а не Самарин. Вспомнил про намерение выбить из Пашунчика информацию и визгливо засмеялся — сдали нервы…
Только успел убраться со двора и свернул за угол, как увидел летящую на всех парах милицейскую машину с мигалкой. За ней поспешала «скорая помощь». Не сбавляя скорости, машины въехали во двор. Значит, кто-то успел вызвать. И если бы Толмачев задержался в квартире еще на две-три минуты… А скорей всего, если бы милиция была порасторопнее! Так. Никакой мистики, никаких совпадений. Они знали, что к Самарину собрались гости. Увлекшись слежкой за Пашунчиком, Толмачев потерял осторожность. Оказывается, и на охотника может охотиться крупный зверь! По времени выходило, что та самая пьяная компания из такси… Вот именно!
Юрик сидел в жигуле неподалеку от метростанции, а в стекло машины долбились два мордатых пьяненьких молодца:
— Не повезешь — резину проколем!
— Что такое? — спросил Толмачев.
— Да вот, — пискнул Юрик, — вези, говорят!
— Ты, мужик, гуляй, — посоветовали Толмачеву. — Мы первые взяли тачку…
И вдруг советчик осекся. И начал медленно отступать от машины. Отойдя на несколько шагов, он скакнул в сторону и резво побежал к домам, сжавшись и петляя.
Второй тоже как-то усох.
— Мужики! Вы чего, в натуре… Если некогда, то не возражаю. Не возражаю!
И тоже быстренько, боком, не теряя из виду Толмачева, убрался прочь.
Юрик завертел головой, включая зажигание.
— Перегрелся? — сумрачно спросил Толмачев, захлопывая за собой дверцу. — Голова отвалится…
— Уж больно ты грозен, блин! — Юрик выжал сцепление. — Сейчас пушку достал, или так с ней и канал?
Толмачев обнаружил, что сжимает в руке пистолет. Почувствовал, как затекли пальцы. А машинка-то… Чужая, подумал он отстраненно. Как ни крути — улика.