В Москву!
Шрифт:
Толик, отплевываясь, выгреб на берег с мальчиком. По гладким мускулам его тренированного живота и груди тянулись глинистые разводы. Толик грубо поставил мальчика на ноги на дорогу, отвернулся от него и сел на асфальт спиной к Норе, Димке и Педро.
— Толик, ты турчонка спас! — радостно сказала Нора.
— Ничего не говори мне, Нора, — сказал Толик, не оборачиваясь. — Просто ничего не говори.
БТР-ы плюхнулись в реку. Половину сносило водой.
Нора и Педро смотрели под ноги, туда, где по асфальту, как кровь из-под
— Уходить, уходить, отходить, — зашелестело в толпе.
— Парни, пойдем отсюда, умоляю! — запаниковала Нора.
— А куда мы пойдем? Если дамба рванет, весь город затопит. Общагу зальет до четвертого этажа, — ответил Толик. — Далеко не убежишь.
И тут встрепенулся мэр, расстегнул воротник короткой рубашки и решительно гаркнул кому-то:
— Будем взрывать!
Кто-то ему ответил:
— Да как же взрывать, Василь Василич, ведь всю пашню затопит, без хлеба останемся! Три года потом на этих полях ничего расти не будет!
— Без хлеба?! Без хлеба ты боишься остаться??!! — затопал ногами мэр. — Мы без жителей останемся, если сейчас не взорвем!!
Через полчаса куда-то дальше на берег потащили тротил, привязали к деревьям. Над безумной рекой ухнуло и замерло. Казаки взорвали заторы и прорвали старое русло, чтобы пустить Кубань по ложному следу — в поля, на созревшую пшеницу, подальше от живых людей. Нора увидела, как вода, подползавшая к обуви, засомневалась, метнулась левее, правее, и начала отступать.
Дамба устояла.
По дороге обратно Нора сказала:
— Народ, а до вас доходит, что мы реально могли умереть сегодня? До меня не доходит. Вот я пытаюсь себе представить, как это, что я бы умерла, а другие люди остались бы жить и жили бы дальше, а меня — нету. И не могу представить, не доходит.
Толик сказал:
— Самое ужасное не то, что мы бы умерли, а то, что мы бы умерли, не успев ничего сделать. Про нас даже вспомнить нечего. Зачем мы тогда вообще родились?
— Зато мы бы умерли, увидев, как прорвало дамбу! — возразил, улыбаясь, Педро. — А это гораздо круче, чем просто тупо жить.
Только Димка молчал. Он вообще в последнее время молчал. И никто не спросил его почему.
На следующий день невыспавшаяся Нора сидела в кабинете у Шмакалдина и уговаривала его опубликовать ее заметку про дамбу.
— Не нужно про дамбу, — сказал Шмакалдин, не читая. — Это никому не интересно. Ее же не прорвало? Ну и не надо людей зря нервировать. Создавать впечатление, что в крае есть проблемы. А ты, деточка, лучше иди собирайся, поедешь в командировку.
— Прямо сейчас? — удивилась Нора.
— Прямо сейчас. Видишь ли, деточка, тут вот какое дело. Статью про Бирюкова мы все-таки
— Почему вы так считаете? — вспыхнула Нора.
— Это не я так считаю, это Бирюков так считает. Сегодня от него звонили и просили еще раз прислать тебя в Сочи. Борис Андреевич организует для тебя персональную экскурсию по «Южным Веждам».
Нора оторопела.
— Виталий Борисович, он не для этого просит меня прислать, — сказала она и почувствовала, как ее кровь поднялась к шее откуда-то из груди и забилась под скулами.
— Вы понимаете, в прошлый раз…
— Едешь в Сочи, и без разговоров! — взвизгнул Шмакалдин. — Это твой журналистский долг, наконец!
А сам подумал: «И что он в ней нашел? Зоюшку мою не видел, дурак».
Вечером, сидя на подоконнике общей кухни, поджидая собирающийся вскипеть суп, Нора рассказала Толику, что ее посылают к Бирюкову.
— Слушай, ты не понимаешь, куда ты лезешь, Нора! — закричал Толик. — Я почитал про него в Интернете. Это реальный козел, реальный, понимаешь?
— Тебя послушать, так все богатые люди — козлы.
— Во-первых, так оно и есть. А во-вторых, ты можешь себе представить, какие мерзавцы становятся олигархами? А теперь возьми и представь, какой твой Бирюков мерзавец, если даже эти мерзавцы считают его мерзавцем.
— Я не могу не ехать — меня Шмакалдин заставляет.
— Заставишь тебя, как же. Ты не не можешь, ты просто не хочешь.
— Знаешь что! — разозлилась Нора. — Ты скажи спасибо, что он такой мерзавец. Потому что, если бы он не был таким мерзавцем, я бы в него влюбилась, — сказала Нора и яростно воткнула окурок в пустую баночку из-под «Нескафе».
Ночью под простыней Нора обняла Толика сзади за плечи.
— Толи-и-ик, — тихонько позвала она.
— У?
— Не отпускай меня, — прошептала Нора.
— Угу. Нор, закрой окно, дует, — отозвался Толик.
Шестая глава
Любовь зла, полюбишь и козла.
На том же адлерском пляже, по которому несколько дней назад гуляла Алина, у черноморской воды развлекались три жирные, пережаренные на солнце тетки. Над пляжем несся нездешний говорок: «Ты фотай, фотай меня», «Ты смотри, чо делатса-та» и вполне себе здешнее «Ой, блядь». Теткам было весело до истерики. Они фотографировались в обнимку со всем, с чем можно было сфотографироваться бесплатно: с доброй грузинкой, носившей хачапури, с красивыми камнями и сами с собой в воде в двусмысленных позах. Лифчики со спущенными лямками обнажали много ярко-розового от солнечных ожогов тела.