В Москву!
Шрифт:
— Это ты к чему?
— Да так, к слову пришлось.
— Я брюнеток предпочитаю.
— Это ты к чему?
— Тоже к слову.
— А жена у тебя блондинка или брюнетка? — спросила Нора.
— Блондинка.
— Ну вот, а сам говоришь.
— Мы давно познакомились — у меня с тех пор изменились вкусы, — сказал Борис, прищурившись, от чего кожа вокруг его глаз сложилась в ровные взрослые складки, которые почему-то немедленно взволновали Нору.
— А как ты познакомился с женой? — спросила Нора.
— Здесь же, в Сочи. Я ее увидел и обомлел.
— Какая
— Чудесная.
— Ты всегда, когда девушку клеишь, про жену рассказываешь?
— Нет, первый раз, — засмеялся Борис.
Нора стучала по столику обломанными волнорезом ногтями. Борис вспомнил безупречные маникюры Алины. «И зачем она их делает? Противно смотреть на искусственные ногти, — подумал Борис. — И волосы нарастила. Где она, кстати, вообще? Что-то давно не звонит. Интересно, у этой свои?»
А сам спросил:
— Нора, о чем ты мечтаешь? Что ты думаешь дальше делать в жизни? Вот опубликуешь статью про то, какой я говнюк, и что будешь делать?
«Не говнюк, а мерзавец», — подумала Нора.
— Не знаю точно. Я в Москву думала уехать. Здесь же невозможно ничего добиться, никакую карьеру не сделаешь. И не платят совсем.
— А в Москве тебя ждут?
— Если бы ждали, уже бы уехала.
— А почему в Москву? Почему не в Рим? Или Лос-Анджелес? — спросил Борис, снова прищурившись.
— Я бы не смогла жить не в России. Мне кажется, лучше, чем в России, нигде не бывает, — сказала Нора.
— Ты просто нигде не была, — сказал Борис.
На престижной люстре затренькали соответствующие лучшим мировым стандартам висюльки. К пианино подсел элитный музыкант. Нора отлучилась в престижный туалет. Борис оплатил элитный счет, оставил соответствующие лучшим мировым стандартам чаевые и вышел за ней.
В элитном коридоре он взял ее за руку чуть выше локтя. Ее кожа на ощупь была как натянутый барабан. «Совсем молодая», — подумал Борис, потянул на себя и уткнулся лицом в ее волосы. На вкус волосы оказались солеными. «От морской воды», — подумал Борис.
— Пойдем ко мне, — сказал он тихо, не отнимая губ от волос.
Нора почувствовала, как что-то внизу у нее трепыхнулось, и запульсировало, и стало наливаться тяжелым соком, как тугая почка каштана перед весной. «Так вот почему Димка дрожит, когда я до него дотрагиваюсь», — пронеслось в голове у Норы.
— Пойдем, — сказала она еле слышно.
Большая уверенная тяжесть прижала Нору к кровати. Она увидела, как ее нога, сжатая у лодыжки, вдруг согнулась в колене и ушла вверх, к подушке — и твердое, грубо настойчивое резко прошло непрочную преграду, вырвав из Норы стон. Нора задохнулась, дернулась, и сквозь грохот обрывков картинок, полубреда и вспышек неверного зрения, на грани реального мира понеслось, понеслось… — то ли вслух, то ли в мыслях — куда понеслось? куда, куда, да, да!.. это небо? небо кусками… деревья в клочья, как в парке на карусели… лечу-у-у-у-у… мама!.. так еще! …это по… пол?.. подожди… где был пол, потолок?.. где мы были?. куда я несусь, куда-а-а… это мой затылок бьется — бьется куда? да! — да! — да! — дам-ба-дам-ба-дам-ба…
В километрах отсюда, на других берегах всех морей, на краю всех дорог, за горами, Нора услышала страшный взорвавшийся крик. «Кто так кричит?» — удивленно подумала она и через секунду, обмякая и проясняясь, поняла, что это ее голос и что это ее ногти впились в ладони до крови и стерлись коленки и локти, и над ней, открывая глаза, оседает на простынь Борис.
Возвращаясь в свои горизонты, Нора заснула, все еще чувствуя, как внутри нее резко и нежно первый раз в жизни сокращается изумленная матка.
Через пару часов она проснулась от того, что Борис щекотал ей шею.
— Что-то случилось? — сказала Нора, морщась.
— Я хотел у тебя спросить кое-что.
— Ты меня для этого разбудил? Утром не мог спросить?
— Уже утро. А вопрос важный.
— Ну?
— У тебя свои ногти?
От удивления Нора села в кровати.
— Ты что, псих?
— Я псих? — засмеялся Борис. — Это ты псих! Никогда в жизни не слышал, чтобы женщина так кричала. И так брыкалась. Ты мне чуть палец не прокусила.
Нору резануло слово «женщина». Она не привыкла так о себе думать. Девушка — и девушка, а женщиной будет потом, в старости — после тридцати.
— Палец? Когда?
— Когда я рот тебе зажал, чтоб соседи милицию не вызвали.
— Серьезно? — засмеялась Нора. — А я не помню. Если ты все помнишь, значит, тебе было не так хорошо, как мне.
— Ничего не значит.
Нора встала, чтобы взять сигареты, сверкнув оставшимися от купальника белыми треугольниками вокруг сосков.
— Я думала, я умру.
— Не ври.
— Честно. Первый раз кончила с мужчиной.
— Просто я твой первый мужчина.
— Это тебе показалось. У меня были мужчины.
— Это тебе показалось, что у тебя были мужчины.
Помолчали. Через штору протиснулся луч, и в нем кувыркались пылинки. За окном истерили птицы. Нора неуверенно засобиралась. Борис не останавливал.
— Ну, я пошла, — нарочно бодрым голосом сказала Нора, застегнув джинсы. — Пусть тебе приснятся голые телки.
— Что?
— Да ничего. Присказка такая у нас в общаге.
— А-а. Там Майдрэс у входа, отвезет тебя, куда скажешь. Созвонимся.
У двери Нора посмотрела в зеркало и себе не понравилась. Выходя, она услышала:
— Так насчет ногтей ты не ответила — свои или нет?
— Да свои, свои!
— Я так и думал. А волосы?
— Офф. Фак офф, — весело крикнула Нора.
Выйдя на улицу, она поймала такси. Меньше всего сейчас ей хотелось видеть лицо Майдрэса, насмешливое и сочувствующее.
Седьмая глава