В наши трудные времена

Коржавин Наум Моисеевич

1954

Я не был никогда аскетом…

Я не был никогда аскетом И не мечтал сгореть в огне. Я просто русским был поэтом В года, доставшиеся мне. Я не был сроду слишком смелым. Или орудьем высших сил. Я просто знал, что делать, делал, А было трудно — выносил. И если путь был слишком труден, Суть в том, что я в той службе служб Был подотчетен прямо людям, Их душам и судьбе их душ. И если в этом — главный кто-то Откроет

ересь — что ж, друзья. Ведь это всё — была работа. А без работы — жить нельзя.

1954

Подмосковная платформа в апреле

Еще в лесу зима бела, Но за лесным кварталом Уже по улицам села Ступаешь снегом талым. И ноги ходят вразнобой, И душно без привычки Ходить дорогой зыбкой той К платформе электрички. Но вот дошел ты. Благодать. Кругом в воде березки. И странно-радостно ступать На высохшие доски. Здесь на платформе — май, весна, Пусть тает снег… Но явно Дождями вымыта она И высохла недавно.

1955 

Рассудочность

Мороз был — как жара, и свет — как мгла. Все очертанья тень заволокла. Предмет неотличим был от теней. И стал огромным в полутьме — пигмей. И должен был твой разум каждый день Вновь открывать, что значит свет и тень. Что значит ночь и день, и топь и гать… Простые вещи снова открывать. Он осязанье мыслью подтверждал, Он сам с годами вроде чувства стал. Другие наступают времена. С глаз наконец спадает пелена. А ты, как за постыдные грехи, Ругаешь за рассудочность стихи. Но я не рассуждал. Я шел ко дну. Смотрел вперед, а видел пелену. Я ослеплен быть мог от молний-стрел. Но я глазами разума смотрел. И повторял, что в небе небо есть И что земля еще на месте, здесь. Что тут пучина, ну, а там — причал. Так мне мой разум чувства возвращал. Нет! Я на этом до сих пор стою. Пусть мне простят рассудочность мою.

1956 

Я жил не так уж долго…

Я жил не так уж долго, Но вот мне тридцать лет. Прожить еще хоть столько Удастся или нет? Дороже счет минутам: Ведь каждый новый год Быстрее почему-то, Чем прошлый год, идет… Бродил я белым светом И жил среди живых… И был везде поэтом, Не числясь в таковых. Писал стихи, работал И был уверен в том, Что я свое в два счета Сумею взять потом — Потом, когда событья Пойму и воплощу, Потом, когда я бытом Заняться захочу. Я жил легко и смело, Бока — не душу — мял, А то, что есть пределы, Абстрактно представлял. Но никуда не деться, — Врываясь в мысль и страсть, Неровным

стуком сердце Вершит слепую власть. Не так ночами спится, Не так свободна грудь, И надо бы о быте Подумать как-нибудь. Советуюсь со всеми, Как быть, чтоб мне везло? Но жалко тратить время На это ремесло…

1956 

Трубачи

Я с детства мечтал, что трубач затрубит, И город проснется под цокот копыт, И все прояснится открытой борьбой: Враги — пред тобой, а друзья — за тобой. И вот самолеты взревели в ночи, И вот протрубили опять трубачи, Тачанки и пушки прошли через грязь, Проснулось геройство, и кровь пролилась. Но в громе и славе решительных лет Мне все ж не хватало заметных примет. Я думал, что вижу, не видя ни зги, А между друзьями сновали враги. И были они среди наших колонн, Подчас знаменосцами наших знамен. Жизнь бьет меня часто. Сплеча. Сгоряча. Но все же я жду своего трубача. Ведь правда не меркнет, и совесть — не спит. Но годы уходят, а он — не трубит. И старость подходит. И хватит ли сил До смерти мечтать, чтоб трубач затрубил? А может, самим надрываться во мгле? Ведь нет, кроме нас, трубачей на земле.

1955 

Credo

Надоели потери. Рознь религий — пуста, В Магомета я верю И в Исуса Христа. Больше спорить не буду И не спорю давно, Моисея и Будду Принимая равно. Все, что теплится жизнью, Не застыло навек… Гордый дух атеизма Чту — коль в нем человек. Точных знаний и меры В наши нет времена. Чту любую я Веру, Если Совесть она. Только чтить не годится И в кровавой борьбе Ни костров инквизиций, Ни ночей МГБ. И ни хитрой дороги, Пусть для блата она, — Там под именем Бога Правит Суд сатана. Человек не бумага — Стёр, и дело с концом. Даже лгущий для блага — Станет просто лжецом. Бог для сердца отрада, Человечья в нем стать. Только дьяволов надо От богов отличать. Могший верить и биться, Той науке никак Человек обучиться Не сумел за века. Это в книгах и в хлебе И в обычной судьбе. Чёрт не в пекле, не в небе — Рядом с Богом в тебе. Верю в Бога любого И в любую мечту. В каждом — чту его Бога, В каждом — чёрта не чту. Вся планета больная… Может, это — навек? Ничего я не знаю. Знаю: Я человек.

1956