В небе Антарктиды
Шрифт:
Посадка прошла благополучно, но это еще половина дела. Нам предстояло развернуть самолет и подогнать его к концу полосы, откуда после загрузки он должен будет взлететь.
Посадочная полоса оказалась шириной всего 25 — 30 метров, поэтому развернуть машину, которая с трудом тронулась с места, на 180 градусов было невозможно. Пришлось разворачивать самолет за пределами площадки, на острых и коротких застругах. Вздрагивая от толчков, переваливаясь с лыжи на лыжу, наш ЛИ-2, наконец, выбрался на полосу. Эту процедуру пришлось повторить и в конце полосы, когда ставили машину на взлет. Нагрузка на лыжи была огромная,
Пока мы осматривали лыжи, к аэродрому подошел трактор с санями. Чего только не было на этих санях: и спальные мешки, и чемоданы, и распухшие до невероятных размеров рюкзаки, и большие глыбы снега — пробы, подготовленные учеными для отправки на берег Правды. Сверху всего этого сидели товарищи, которых нам предстояло отвезти в Мирный. Началась погрузка. Каждый отъезжающий старался первым протолкнуть в самолет свое имущество. Казалось, что ученые задались целью вывезти добрую половину Пионерской.
— Братцы, нельзя же так! — завопили члены экипажа. — Ведь месяц назад мы еле уволокли отсюда ноги, а сейчас с такой нагрузкой нам ни за что не взлететь; полосато сейчас намного хуже, чем была тогда!
Но не тут-то было. Нас никто не слушал. Отъезжающие запихивали в самолет вещи и отрывались от своего занятия только затем, чтобы проверить, не осталась ли на аэродроме какая-нибудь снежная глыба.
Справедливости ради можно признаться, что кто-то из зимовщиков все же пытался втолковать нам, что оставить ничего нельзя.
— Ведь здесь не только личные вещи, поймите, мы же везем образцы для лабораторий, без них нам в Мирном делать нечего. Как хотите, а забрать нужно все...
Тот, кто успел уже влезть в самолет, садился на свои вещи (чтобы их, чего доброго, не выкинули), втягивал голову в плечи и сочувственно поглядывал на своих коллег, которые еще спорили на посадочной площадке с летчиками.
— Иван Иванович, что же делать? — растерянно спросил меня командир самолета Николай Дмитриевич Поляков.
Я повернулся к бортмеханику Алексею Ильичу Зайцеву и поймал в его взгляде тот же вопрос.
Действительно, положение не из легких: снять с самолета хоть один килограмм груза можно было только вместе с владельцем.
Куда же запропастился Каш? Если бы он был здесь, можно было бы часть вещей погрузить на его самолет, сделать так, как мы планировали еще в Мирном. План наш сводился к тому, чтобы так или иначе сменить зимовщиков Пионерской. Мы рассчитали, что если ЛИ-2 не сможет взлететь с Пионерской или взлет окажется опасным для жизни людей, перевозкой займется АН-2. Легкая машина вывезет постепенно не только зимовщиков, но и экипаж ЛИ-2. Вторая машина ЛИ-2, управляемая Гурием Владимировичем Сорокиным, должна была бы вылететь из Мирного вместе с АН-2 и привести его в Пионерскую.
Так все-таки где Каш? Уж не случилось ли с ним чего? Нам надо было сейчас же взлететь, и, если АН-2 не может найти Пионерскую, помочь ему вернуться в Мирный. Я был уверен, что как только мы будем в воздухе, связь с Кашем
Пока шла погрузка, погода начала портиться: подул ветер, закружились снежные вихри. Нужно было немедленно вылетать. Но как взлететь?
Я прошел в общую кабину, и, увидев, что там делается, свистнул. Но на лицах пассажиров было ясно написано: «Делайте что хотите, но мы без своего имущества не полетим». Что ж, они по-своему правы. Кроме того, они верили в полярную авиацию, в летчиков, которые заставляют самолет взлетать со льдин во время торошения или с коротких площадок и совершают рискованные посадки. Этим мы были обязаны в известной мере нашим «пишущим братьям» — корреспондентам, которые много писали о смелых полетах летчиков в Арктике. Начитавшись о себе, мы и сами уверились, что можем все.
Но слава имеет и свои неудобства. Как-то я сказал Михаилу Михайловичу Сомову, что самолеты за последнее время ходят перегруженные. Он серьезно ответил:
— Насколько я понимаю, твои ребята, если нужно, полетят и на лопатах, а ты толкуешь о какой-то перегрузке.
Словом, убедить наших пассажиров в том, что авиация может быть иногда бессильной, мы не смогли.
Я вернулся в пилотскую кабину и посмотрел на наш новый «прибор» — зарубку на центральной стойке смотровых стекол пилотской кабины. Жалко, что такую же зарубку мы не поставили на стекле авиагоризонта. При взлете в плохую погоду летчики пользуются этим прибором. Правда, он не дает точного определения взлетного угла, но сейчас он нам нужен.
Я перевел взгляд на приборную доску и заметил, что скорость ветра уже сорок километров в час. Ветер — вот кто поможет нам уйти из Пионерской!
Самолет был на старте, впереди на несколько десятков метров просматривалась полоса, а дальше из-за мглы ничего не было видно. Казалось, площадка обрывается где-то совсем близко. Хорошо, что ветер встречный, это уменьшит разбег машины. Моторы работают на полной мощности. ЛИ-2 вздрагивает и, как бы нехотя, трогается с места. Ну, машина, не подведи!
Самолет постепенно набирает скорость. Как и в прошлый раз, опять ищем наивыгоднейший угол взлета. Под крылом мелькнул последний костер, огораживающий взлетную площадку. Машина бежит по целине, то проваливаясь куда-то, то ударяясь о твердые снежные надувы. Выключать моторы и приостанавливать взлет уже поздно. Скорость движения нарастает с каждой секундой, стрелка спидометра подошла к ста километрам. Машина должна вот-вот оторваться от льда. Впереди мгла. Прыгая по ухабам и сотрясаясь от ударов, несется наш самолет в неизвестность... И вдруг машина поднялась в воздух. Мы еще не верим в такое счастье и ждем удара о снег, но проходит секунда, вторая... Летим!
— Шасси! Убрать шасси! — кричу я механику.
Зайцев хватает за ручку управления шасси и доводит ее до верхнего упора, но в это время радист Меньшиков сообщает, что правая лыжа висит. Глядим с Поляковым в боковые смотровые окна и видим, что не только правая, но и левая лыжа «опустила нос», а из пакетов подъема лыж свисают оборванные шнуровые амортизаторы. Значит, когда машина бежала по снежной целине, порвалось еще несколько амортизаторов, а те, что еще остались, не могли удержать лыжи в горизонтальном положении.— Николай, держи скорость не более ста пятидесяти километров, иначе мы запросто сыграем в ящик!