В небе Кавказа
Шрифт:
В комнатушке, где шла запись в кружок Осоавиахима, было жарко. Пахло нафталином, сапожным варом и дегтем. У стола сидели секретарь комсомольской организации, члены бюро. Входили молодые парни — и к столу. Вот дверь открыл среднего роста белобрысый паренек.
— Можно?
— А как же! Входи, входи!
Секретарь улыбнулся, всматриваясь в очередного посетителя.
— Тоже записываться?
— Пишите… Лавицкий…
И пока
— Хорошо, что пришел! — похвалил секретарь.
— А можно, чтобы и дружки мои записались? — робко спросил Николай.
— Какие такие дружки? Они комсомольцы?
— Пока еще нет.
— А мы комсомольцев в первую очередь принимаем.
— Скоро вступят!
— Ну ладно! — улыбнулся секретарь. — Приводи. Посмотрим. Поговорим.
И стали друзья ходить в кружки на занятия. Учились военному делу, занимались строевой подготовкой, стреляли, собирали и разбирали пулемет и винтовку, штурмовали «крепости».
Николая все больше тянуло к самолетам. Настоящих здесь не было. Только на плакатах. Вскоре образовался кружок авиамоделистов. Николай одним из первых записался в него, а потом стал среди друзей вроде бы за главного.
Николаю на всю жизнь вошел в память резкий запах бензина и голубоватый дымок от севшего на лугу неподалеку от деревни самолета. Среди прочих запахов именно запах бензина остался в его первых воспоминаниях чем-то очень и очень важным. Такое уж время было, время Чкалова. Увидев плакат «Молодежь — на самолет!», какой мальчишка тогда не начинал волноваться всем сердцем. Ведь Николай Лавицкий был сыном своего времени, и оно воспитало его. А всё остальное уже приложилось — и чтение книг Н. Е. Жуковского, страстно звавшего молодежь изведать неизведанное, познать еще не познанное, овладеть теорией и практикой воздухоплавания.
Тихо в деревеньке Слобода. Тихо на улицах. По-своему тихо в классах, когда идут уроки. Ведет занятия старый учитель Вениамин Петрович Гриценко — человек богатых знаний. Вон их полон класс, его учеников — послушных и шалунов, задиристых и скромных. И среди них есть один, за которым он пристально наблюдает. Любопытный парень, и любопытство у него какое-то своеобразное. Ну, понятно, многие бы хотели стать летчиками. Но желание остается желанием. И все! А этот что-то ищет, что-то записывает. У него есть, своя специальная тетрадь, куда он заносит разные сведения о воздухоплавании. Однажды записал в ней такие слова Н. Е. Жуковского: «Человек не имеет крыльев и по отношению веса своего тела к весу мускулов в 72 раза слабее птицы… но он полетит, опираясь не на силу мускулов, а на силу своего разума».
Потом эта запись появилась у Боженкова Феди, Ремезова Саши — дружков его.
Уроки закончились давно. Над Слободою сгущались сумерки. В пустом классе сидел светловолосый мальчишка и что-то старательно рисовал. За этим занятием и застал его Вениамин Петрович.
— А чего это ты не идешь домой?
— Да вот… — И он показал рисунок.
— В общем-то получается, — похвалил учитель. — Только тут надо углубить тени. Лучше будет.
Николай сделал еще несколько штрихов.
— Ты хочешь задать вопрос?
— Да, хочу! Только не знаю, как начать. Ну да ладно. Начну сразу! Это правда, что ваши сыновья сражаются в Испании?
Вениамин Петрович попытался ответить, но губы его вдруг задрожали. Он махнул рукой, — как бы давая понять: ничего, мол, не получится с ответом, повернулся и быстро вышел.
Только потом, через несколько лет, Николай узнал: в небе Испании погибли оба сына учителя. Так вот почему он как-то сразу, на глазах у всех, постарел, осунулся. Ну, понятно, ни с кем он не мог поделиться своим горем: что наши летчики сражались в Испании, было тайной, и говорить об этом просто было не принято, хотя многие догадывались, где сыновья Вениамина Петровича.
В глубине души мальчуган искренне завидовал сыновьям учителя. Он уже тогда был по-своему одержимым и «болел небом». Мог подойти к географической карте и подолгу смотреть на нее. В этот момент он хорошо представлял: где-то здесь проходят маневры Киевского военного округа. Его удивляли масштабы воздушных десантов. Для него музыкой звучали буквы-аббревиатуры «ТБ» — тяжелый бомбардировщик и «СБ» — скоростной бомбардировщик.
Я вижу и такую картину. Учительская. На столах высятся стопки тетрадей, дневников, кем-то подобранных для следующего урока книг и пособий. Лежат портфели, дамские сумочки. На доске объявлений лишь одна запись: «Совещание классных руководителей. Повестка дня: „О состоянии оборонно-массовой работы“».
Все живет этим. В памяти свежи события на КВЖД, а затем Хасан. А теперь — Испания, Мадрид.
Перемена. Как ее ни жди, она начинается неожиданно. Звонок. Из дверей вырывается гигантская энергия, которую до этого как-то сдерживали замечания учителей. И вот она разливается по коридорам. Учителя, войдя в учительскую, еще долго находятся под впечатлением урока.
— Вызываю к доске Лавицкого. А он мне в ответ: «Наказывать не будете?» Нет, отвечаю. «Ну тогда, говорит, я пошел на снижение, ж-ж-ж-ж». К этим чудачествам привыкли. Но все в классе смеялись. В чем дело? Лавицкий смущен. Оказывается, на его рубашку кто-то приколол листок с надписью. Да вот она: «ТБ, СБ, Р-1, Р-5, У-2». Это сокращенные наименования самолетов. Ну что с ним поделаешь?
— Да что там Лавицкий? В моем классе решили идти в авиацию все девчонки. Даже косички обрезали. Вот как обстоят дела.
Снова звонок. Смолкают голоса. В учительской остаются только трое: Вениамин Петрович, Николай Лавицкий и пришедший по вызову отец его Ефим Егорович.
— Выйди, Коля. Мы побеседуем с отцом, — попросил Вениамин Петрович. — Потребуешься, позовем. Далеко не уходи.
Дверь скрипнула.
— Ефим Егорович, вы догадываетесь, зачем я вызвал вас?
— Да, догадываюсь. Опять, верно, набедокурил мой-то?
— Не об этом пойдет речь.
— Да об чем же?
— Тут посложнее дело. Летчиком он хочет стать. И это уже крепко в нем засело. Если он успешно сдаст экзамены за семь классов, будет пытаться поступать в аэроклуб. Пусть. Не надо мешать ему.
— Это, чтобы пилотом быть?
— Да, пилотом!
Ефим Егорович пощипывал бороденку:
— Хитрая это штука.
— Да понимаете, у него призвание…