В невесомости два романа
Шрифт:
Но главное было сказано. Оставалось всё по порядку объяснить Науму, который, по его собственному признанию, «пока не врубился».
В изложении Светы это выглядело примерно так.
Надя беременна уже полтора месяца, и этот неожиданный шаг, кажется, действительно помогает решить все проблемы.
Она сейчас может смело подавать документы в магистратуру. У Пауделла нет никаких оснований их не принять. Только через два-три месяца он воочию убедится, что все его планы можно выбросить на свалку, но будет уже поздно. Это – Света отметила с явным удовольствием – первая пара неизвестных в том
И третье неизвестное. У Жени теперь нет никаких оснований противиться ее дальнейшей учебе. Никаких поводов для ревности. И нечем будет оправдывать свои шашни на стороне, в чём Света его не без оснований подозревает. Жена с двумя маленькими детьми – надежный якорь.
Света замолчала и никак не могла набраться решимости закончить объяснение.
Но кандидат технических наук Наум Сипитинер оправдал возложенные на него надежды и догадался сам. Не напрасно он в не слишком далеком прошлом отличался умением четко видеть последовательность в цепи доказательств и безошибочно выделять основное звено.
– Постой. Постой. А четвертое неизвестное? Деньги? Раньше их не хватало на одного ребенка, теперь их будет два. И та же няня Белла теперь будет обходиться еще дороже… Как же Женя пойдет учиться?
Ответа не было. Наум внимательно посмотрел на Свету. Она отвернулась, и глаза ее наполнились слезами. Впрочем, это и был ответ.
– Ах, так… – Наум даже не успел испугаться. – Ты поедешь в Америку. Бесплатная няня Света заменит дорогую няню Беллу. Действительно системный подход.
Света украдкой вытерла слезы и заторопилась:
– Почему я? Мы оба поедем туда. Надя говорит, что мы оба…
– Надя говорит… На какие шиши? Два старых человека без гроша в кармане, без прав, но с болячками…
Света продолжала сыпать словами. Нет, нет. Не всё так безнадежно. Она, как одинокая старенькая мама, вполне может получить медицинскую страховку, у них это называется иншуренс, – это самое главное. В семье двое детей, и одинокая старенькая мама – она со вкусом повторяла это сентиментальное определение – даже может получить грин-карту. Надя узнавала. А уж на тарелку супа Света всегда заработает. Полдела, таким образом, уже решается… Правда, с Наумом на первых порах хуже, для иммиграционных служб он чужой человек, не член семьи, но гостевую визу…
Наум почти не слушал. Он как-то застыл и внезапно со всей очевидностью осознал масштаб и неизбежность ожидающих его перемен. Это был шок, настоящий шок. Равнодушно и устало он сказал:
– Света, оставь. Мне семьдесят два года. Жить на птичьих правах я уже не могу. И не буду. И ты это прекрасно понимаешь. И содержать меня без статуса и медицинской страховки они не смогут, это ежу понятно. Ты – другое дело. Ты одинокая старенькая мама и незаменимая бабушка. Ты можешь там жить и помогать. А если мы будем жить там за печкой оба, то будем приживалами. И это будет на порядок дороже няни Беллы. Зачем попусту тратить слова… У меня, к примеру, операция простаты на носу, а там это немереные тысячи. Ха! Простата на носу! Здорово сказано! Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно…
Света продолжала плакать и уже не пыталась это скрывать.
Наум налил рюмку. Поднял. Рука дрожала.
– Нюма, только два года. Пока Женя закончит учебу, а Надя – аспирантуру. Пока они встанут на ноги. – И неожиданно перешла в наступление: – Если бы это был твой сын, то ты бы понял, что ломать ему жизнь в самом начале нельзя. Даже ценой двух лет неудобств. Ты же не ребенок и, тьфу-тьфу-тьфу, пока вполне можешь себя обслужить. А если Женя бросит учебу – всё . У них будет совсем другая жизнь. Он нам не простит. И я себе не прощу.
– И мне…
– Да, и тебе тоже, – жестко сказала Света.
Это была угроза. Может быть, первая за всю совместную жизнь. Но Наум в ответ только кисло улыбнулся. Какие угрозы могут быть в таком положении? Чем его теперь можно напугать? И Света это без слов поняла.
То ли коньяк сыграл свою роль, то ли экстремальная ситуация взбодрила, но в Науме проснулись его аналитические способности и, казалось, навсегда почивший в прошлой жизни обиженный, злой сарказм. Он увидел дальнейшее развитие событий на много ходов вперед:
– Всего на два года… Света, мы всё знаем – в Израиль не возвращаются. Раньше хоть под старость бывшие израильтяне приезжали умирать на родную землю, а сейчас даже этого нет…
– Нюма, побойся Бога. О чём ты говоришь? Мы столько лет вместе. Дети встанут на ноги, и мы…
– Ладно… Проехали… Как я понял, это Надя одна всё решила, без Жени?
– Да, Женя пока не в курсе.
– А как же ребенок появился, если Женя не в курсе?
– Старым способом. Ты уже забыл, как это делается…
Несмотря на трагичность момента, Наум смутился. Он действительно последнее время как-то стал забывать…
– Ладно, не обо мне речь. Ну Надежда, ну железная леди. Всё за всех решила. Никому выбора не оставила. Пауделл действительно ее примет, и потом, когда увидит, чем дело кончилось, вынужден будет помалкивать. Женю тоже за шкирку – и назад, в многодетную семью. И тебя, Света. Да, и тебя. Точный расчет. Двух малюток ты бросить на произвол судьбы уже не сможешь, должна будешь поехать, если у тебя есть сердце. И помочь сыну закончить учебу – тоже дело святое. Отличная комбинация с жертвой пешки.
– А что, что было делать? Какой был выход?
– Хоть посоветоваться. Особенно с теми, кто пострадает. Хотя бы… со мной.
Наум замолчал. Больше в этот вечер Свете не удалось выдавить из него ни слова.
Часть вторая
Маалот
1
Самыми тяжелыми для Наума оказались двадцать дней до отъезда Светы. Невыносимыми. Он растерялся, испытывал страх перед будущим, иногда переходящий в панику. Даже образ спокойного, доброжелательного, интеллигентного человека, который он скроил на себя в юности и с которым сжился в течение многих лет, стал расползаться по швам. До громкого скандала дело не доходило, но в его голосе иногда прорывались довольно резкие, даже какие-то визгливые нотки, совсем не соответствующие стандарту типичного представителя образованной алии, прибывшей из Советского Союза. Эти давно забытые даже его родителями скандально-местечковые интонации удивляли и его самого, и Свету.