В никуда
Шрифт:
Мы миновали верхнюю точку перевала. Ветер не утихал, но теперь дорога пошла вниз и можно было шагать быстрее.
Пятьюдесятью метрами ниже ветер заметно стих и сделалось теплее. А через пять минут я увидел впереди желтый свет фар и услышал звук мотора.
Слева от нас был обрыв, справа между дорогой и отвесной каменной стеной неширокая речушка. Мы, не колеблясь ни секунды, упали в ледяную воду.
Автомобиль приближался, мотор урчал громче, фары светили ярче.
Мы лежали неподвижно.
Наконец он проехал, но я не заметил, что это была за машина.
Я выждал еще секунд тридцать, поднялся на
– О'кей, пошли дальше.
Сьюзан вылезла из воды, и мы вышли на дорогу. Мы промокли до нитки и заледенели, но, пока двигались, смерть нам не грозила.
Рядом с дорогой не было никаких признаков жилья, даже домов горцев. Если вьетнамцы и горные люди считали, что в Дьенбьенфу холодно, они ни за что бы не согласились селиться здесь.
Через два часа после того, как мы миновали перевал, туман поднялся и потеплело. Мы почти высохли. Я снял перчатки, шарф и шапку и сложил в рюкзак. Сьюзан все оставила на себе.
Еще через полчаса показались огни – город стоял ниже, как я понял – в долине реки Красной, хотя самой реки я не видел. Мы остановились и сели на камень. Сьюзан достала промокшую туристическую брошюру и стала читать при свете зажигалки.
– Судя по всему, это Лаокай. А на северо-западном берегу – Китай. Здесь говорится, что Лаокай был разрушен во время китайской агрессии в 1979 году. Но теперь граница снова открыта. Это я говорю на тот случай, если нам захочется посетить Китайскую Народную Республику.
– В следующий раз. Что там сказано насчет транспорта в Ханой?
Сьюзан снова щелкнула зажигалкой.
– Два поезда ежедневно: первый в семь сорок утра, прибывает в столицу в шесть тридцать вечера.
Я посмотрел на запястье, но часов там не оказалось.
– Сколько времени? – спросил я у нее.
– Почти час ночи. Где твои часы?
– Подарил Вину.
– Как мило с твоей стороны.
– На следующий год пошлю ему свежую батарейку.
– А что ты собираешься делать в ближайшие шесть часов? – спросила Сьюзан.
– Покопаться в своей шевелюре – нет ли там насекомых.
– Я могу покопаться. Ты ведь это хотел услышать?
– Нет. Давай спустимся ниже – где теплее и ближе к Лаокаю. Найдем укромное местечко и отсидимся до рассвета. – Я встал. – Готова? Пошли.
Сьюзан поднялась, и мы вышли на дорогу.
Горы стали ниже и постепенно превратились в холмы. Появились дома, но свет нигде не горел. Шоссе резко нырнуло в долину, и я разглядел реку Красную и огоньки по обоим берегам: на нашем – Лаокай, а на другом, примерно в километре вверх по течению, – китайский городок.
Пограничный конфликт 1979 года между Китаем и Вьетнамом я помнил смутно, только знал, что вьетнамцы накостыляли красным китайцам под зад. Крутые ребята; я недаром сказал Локу по дороге в долину Ашау, что в случае войны предпочел бы иметь вьетнамцев на своей стороне. Не исключено, что мое задание частично в этом и заключалось.
Только не подумайте, что я за то, чтобы нарушить мировой баланс сил. Военные и политические гении в Вашингтоне славно потрудились, чтобы выковать новый вьетнамо-американский альянс против красного Китая. Каким-то образом вице-президент Блейк был важен для этого союза, и он должен был стать президентом. От меня требовалось одно: чтобы я забыл все, что видел
А я еще смогу шантажировать президента и заставлю назначить себя министром армии [107] и тогда уволю Карла Хеллмана или разжалую в рядовые и сошлю на вечную уборку нужников.
Много может случиться хорошего, стоит только держать язык за зубами. Хотя не исключено, что и держать ничего не придется – его мне просто вырвут.
Я не знаю и никогда не узнаю, получила ли Сьюзан Уэбер задание прервать мою карьеру и превратить мою пенсию в пособие родителям за утрату сына. Ставки были достаточно высоки, чтобы побудить ее к этому. Коль скоро Вашингтон пригрозил уничтожить всю семью Анха, если тот станет крысой, значит, на кону столько, что можно присовокупить к списку и старшего уоррент-офицера Пола Бреннера.
107
Возглавляет министерство армии, подчинен министру обороны. Является гражданским лицом.
Во время войны в рамках программы "Феникс" по подозрению в сотрудничестве с вьетконговцами было уничтожено 25 тысяч вьетнамцев. Прибавьте к этому числу немногих сочувствующих вьетконгу американцев, проживавших в стране французов, которые напрямую пособничали движению, и других европейцев левых взглядов. Потрясающее число – 25 тысяч мужчин и женщин; это была самая большая в истории США программа убийств и ликвидации. Могу себе представить, что те, кто был в ней задействован – люди моего поколения, – по первому знаку возьмутся за таких негодяев и возмутителей спокойствия, как я.
Но если о хорошем – здесь, во Вьетнаме, я встретил девушку своей мечты. Какое еще нужно счастье?
– Ты хоть понимаешь, – спросил я ее, пока мы спускались в долину, – что я собираюсь настучать на Эдварда Блейка?
Сьюзан долго не отвечала и наконец сказала:
– Подумай хорошенько. Иногда истина и правосудие – это не то, чего все хотят, и не то, что всем нужно.
– Наступит день – если он уже не настал, – и я переберусь куда-нибудь в Ханой или в Сайгон, где хотя бы не притворяются, что истина и правосудие – важные вещи.
Она закурила и ухмыльнулась.
– В основе всего то, что ты остался бойскаутом.
Я не ответил.
– Но что бы ты ни решил, я с тобой.
Я снова промолчал.
Мы нашли густые бамбуковые заросли, забрались внутрь, развернули плащи и улеглись на землю. Я не большой любитель бамбуковых гадюк и тешил себя надеждой, что на холоде они отдыхают, а ползать начинают, когда пригревает солнце. Так по крайней мере сказано в наставлениях по сохранению жизни.
Сьюзан заснула, а я не мог. Небо стало расчищаться, и в просветы облаков проглянули звезды. Через несколько часов стало светать. Пронзительно закричали птицы, и я решил, что это попугаи. Где-то в отдалении послышалось идиотское бормотание обезьян.