В никуда
Шрифт:
Примерно в семь состав дернулся, сдвинулся с места, переместился с запасного на главный одноколейный путь и встал к платформе. Сьюзан рассталась с новыми подружками. Мы побежали к нашему второму вагону в коротком восьмивагонном поезде и нашли свои места.
Вагон был узким: два сиденья с левой стороны, а справа – проход вдоль окон. Мы положили рюкзаки на полку над головой.
– Садись у прохода, – предложила Сьюзан. – Сумеешь вытянуть ноги. Здесь очень тесно.
Мы сидели молча. Каждый думал о том, сколько раз нам уже повезло и что об этом нельзя говорить. Конечно, большое значение имеют опыт, тренировка и
В 7.40 локомотив дернул состав, и мы отправились в Ханой. Железная дорога шла по левому берегу реки Красной. Долину с обеих сторон теснили Тонкинские Альпы. Немного воображения – и можно было представить, что мы катим по Европе в какое-нибудь приятное место.
Вагон был набит вьетнамцами и белыми. Некоторые стояли в тамбуре, однако никто не сидел на корточках в узком проходе.
Мы еще немного помолчали и смотрели в окно, за которым разворачивался вполне живописный пейзаж. Поезд грохотал и дребезжал. Я понял, что вагон не отапливался, и еще догадался, что к нашему составу забыли прицепить бар.
– Пока все в порядке, – повернулась ко мне Сьюзан.
– Пока да.
– Скажи, я была тебе хорошей напарницей? – спросила она.
– А что, я уже дома? Цел и невредим?
Она закурила и несколько минут не отрываясь смотрела в окно. А затем задала новый вопрос:
– Каковы твои инструкции относительно Ханоя?
– А твои?
Она ответила не сразу.
– Мне необходимо явиться в посольство и отчитаться.
– Около посольства есть вьетнамская охрана?
– Я была там всего один раз. Но вспоминаю... да, есть вьетнамский полицейский пост. Кроме того, мне говорили, там постоянно пасутся шпики в штатском: смотрят, кто входит и выходит, даже фотографируют, а иногда останавливают.
– Что ты делала в посольстве?
– Ничего. Просто посещала.
– Отлично.
– Так каковы твои инструкции? – переспросила она.
– Мне предписано остановиться в "Метрополе" и ждать дальнейших указаний. Со мной могут связаться, а могут и не связаться; меня могут вызвать в посольство, но могут и не вызвать. В любом случае завтра я лечу в другой город.
– В Бангкок. Я видела твои билеты.
– "Метрополь" исключается, Ханойский аэропорт исключается, а посольство под наблюдением.
– Что же в таком случае ты собираешься делать?
– Ханойский "Хилтон" еще открыт?
– Перестань, дело не шуточное.
– Я всегда шучу, когда волнуюсь. Итак, я тебя правильно понял, что вице-президент Блейк в настоящее время находится с визитом в Ханое?
– Приехал к своему старинному другу Патрику Куинну и заодно принять участие в конференции по проблемам пропавших без вести. Но я уверена, что он собирается провести еще ряд встреч с вьетнамским правительством, которые не афишируются прессой.
– Ему предстоит еще одна незапланированная встреча, – кивнул я. – С нами.
Сьюзан долго молчала, прежде чем ответить.
– Не знаю, хорошая это идея или плохая.
– Если он в курсе своих проблем, то, естественно, пожелал оказаться в Ханое, то есть там и в то время, где завершается наша миссия, чтобы в случае необходимости иметь возможность оказать давление.
– Честно говоря, – призналась она, – я совершенно не представляю, знает он или нет о своих проблемах. Но другие знают. А Блейка, мне кажется, просветят в Ханое. Мистер вице-президент, у нас плохие новости: мы в курсе, что вы убили во время войны троих вьетнамцев и американского офицера. Но у нас есть и хорошие новости: мы держим ситуацию под контролем.
– Ситуация не под контролем, – напомнил ей я.
– Считается, что под контролем.
Поезд шел на восток, в Ханой, а мы со Сьюзан обсуждали разные версии и предположения и пытались выстроить план игры. Я уверил ее в том, что совершенно ей доверяю. И она уверила меня в том же.
У меня сложилось ощущение, что по первоначальному плану я не должен был дотянуть до этого момента и что Сьюзан скорректировала сроки моего пребывания на этом свете. Паранойя да и только. Или, может быть, меня с нетерпением ждали в Бангкоке, где предстояло определить, насколько много я узнал и, как выразился господин Конуэй, каким образом со мной обойтись. А Сьюзан вызовут в качестве свидетельницы за или против меня. В то время как мой приятель Карл выступит в роли судьи.
– Ты сама-то собираешься в Бангкок? – спросил я у нее.
Она не ответила.
– Эй, Сьюзан, признайся.
– Да.
– Отлично. Только имей в виду вот что: если существует вероятность, что мне... ну, скажем так, могут до срока понадобиться военные похороны с почестями, не исключено, что и ты окажешься в таком же неприятном положении.
– Мне это приходило в голову.
– Вот и славно. – Я больше не возвращался к этой теме.
Мы двигались навстречу восходящему солнцу, навстречу Ханою, навстречу окончанию моей миссии и третьей, теперь уже точно последней, поездке по службе во Вьетнам.
Поезд из Лаокая медленно проехал северные пригороды Ханоя и в 18.34 втянулся на вокзал Лонгбьен.
Дорога из знойного грешного Сайгона привела меня на поля сражений Южного Вьетнама, в мое собственное сердце тьмы и дальше, в глубь внутренних районов страны по пути открытий и, как я надеялся, самопознания.
Подобно многим, кто здесь когда-то побывал, я примирился с этой страной. И подобно многим другим из моего поколения – мужчинам и женщинам, – кто здесь никогда не был, но многие годы жил Вьетнамом.
Однако война все еще имела власть вторгаться в наши сны и часы бодрствования. Именно такие времена наступали для Эдварда Блейка.
Книга VII
Ханой
Глава 46
Ханой. Это название пробуждает воспоминания в памяти людей моего поколения. Как Берлин и Токио – в памяти поколения отца. Во время войны не проходило и недели без сообщений прессы о налете бомбардировщиков на Ханой. Сегодня американская авиация нанесла бомбовые удары в двух милях от центра Ханоя по мосту через реку Красную, электростанции и предполагаемым пусковым установкам ракет "земля – воздух". Прошло пять-шесть лет, и подобные сообщения больше не воспринимались новостями, разве что для пилотов «Б-52» и для тех, на кого бомбы сыпались на земле.