В объятиях Кали
Шрифт:
— Чиун, вы великолепно подготовили Римо.
— Все это меркнет в лучах вашей славы, о, император!
— Как вы знаете, мы сейчас проводим одну операцию, которую следует довести до конца, — сказал Смит.
— Очень мудро с вашей стороны, — отозвался Чиун и вежливо кивнул, отчего его бороденка еще некоторое время тряслась, хотя в автомобиле не было сквозняка.
Он не был уверен, что правильно понял слова Смита. Смит вроде бы сказал, что они над чем-то работают, но полной уверенности, как всегда в разговоре, с шефом, у него не было. Чиун никогда толком
— У Римо, видимо, неприятности, — сказал Смит. — Вам известно, в чем они заключаются?
— Я знаю, что он, как и я, жизнь отдаст за то, чтобы исполнить все ваши желания и прославить ваше имя, о, величайший из императоров.
— Да, да. Конечно. Но вы заметили, что на душе у него неспокойно?
— Конечно. Признаюсь, заметил. Но вам, славнейшему из славнейших, незачем беспокоиться по этому поводу.
— И тем не менее, я беспокоюсь, — сказал Смит.
— Как благородно с вашей стороны! Ваше великодушие не знает границ.
— Что его беспокоит?
— Как вам известно, — начал Чиун, — ежегодно в Синанджу доставляют определенную сумму, как было оговорено в контракте. Подводная лодка выгружает на берег семнадцать мер серебра, пять мер золота и бесценные благовония.
— Да, таков контракт, — подтвердил Смит с некоторым подозрением. — С тех пор, как вы в очередной раз его пересмотрели. Но какое отношение к этому имеет Римо?
— Римо настолько боготворит вас, император, что никогда не станет посвящать вас в свои внутренние проблемы. Он сказал мне: “Славный Мастер, учитель Синанджу, верный слуга нашего великого императора, Харолда В. Смита, как я могу чувствовать себя спокойно, если только пять мер золота идет из моей страны в Синанджу? Я чувствую себя униженным как представитель расы и как представитель народа из-за того, что мы посылаем туда всего только жалких пять мер золота и ничтожных семнадцать мер серебра”.
“Уйми свой пыл, — сказал я ему. — Разве император Смит за все эти годы не определил сам должные размеры вознаграждения? И разве не мы сами согласились на эти условия? Разве это не соответствует контракту?”
“Ты прав, досточтимый учитель, верный слуга императора Смита, — согласился со мной Римо, — все делается точно по контракту, и мне следует унять свой пыл”.
— Он так и сделал, — продолжал Чиун. — Но грусть не покинула его сердце. Я рассказываю все это только потому, что полностью доверяю вам.
— И все же мне как-то трудно представить, чтобы Римо так переживал из-за ежегодной дани, привозимой в Синанджу.
— Не в этом дело. Его волнует честь нации. И ваша лично.
— Не думаю, чтобы голова Римо работала таким образом, — покачал головой Смит. — Тем более после ваших тренировок.
— Вы спросили, император, и я ответил. Жду ваших дальнейших приказаний.
Смит мог легко увеличить размеры вознаграждения. Ежегодные рейсы подводной лодки к берегам Северной Кореи значительно превышали стоимость самого жалования. Однако согласиться означало бы, что у Чиуна появится возможность начинать торг уже с более крупной суммы.
— Хорошо.
— Но будет ли этого достаточно для опечаленного сердца Римо? — сказал Чиун. — Я по глупости открыл ему, что самый незначительный правитель небольшой и бедной страны платил десять мер золота Дому Синанджу.
— Семь, — предложил Смит.
— Негоже слуге спорить со своим императором, — сказал Чиун.
— Как это понимать? Семь вас устраивает? — спросил Смит.
— Понимайте так, что я не осмеливаюсь спорить с вами.
— Так вы настаиваете на десяти? — спросил Смит.
— Я в вашем распоряжении. Как и всегда, — сказал Чиун.
— Восемь.
— Если я только смогу убедить Римо.
— Мне известно, что он не станет служить другой стране. Он пока еще не настолько Синанджу.
— Вы спросили — я ответил. Я только выполняю вашу волю, — спокойно отозвался Чиун. Сложив руки на груди, он смотрел на горы.
— Девять. И это мое последнее слово.
— В такой ситуации, как эта, я землю переверну, выполняя вашу волю.
— С Римо что-то происходит, — снова сказал Смит, — а он нам сейчас очень нужен. Дела принимают скверный оборот, а он не хочет и пальцем пошевелить.
— Все будет сделано, — заверил его Чиун.
— Что именно?
— То, что нужно, — сказал Чиун, и голос звучал так уверенно, а в фигуре и движениях была такая дивная соразмерность и грация, что Смит на этот раз поверил ему.
А почему нет? Ведь он Мастер Синанджу, а Дом не просуществовал бы тысячи лет, если бы люди из него не знали своего дела.
— Римо рассказал вам, в чем, собственно, дело? — спросил Смит.
— В общих чертах, — туманно ответил Чиун. — Он красноречив только, когда речь заходит о несправедливостях по отношению к моей деревне.
— Убивают людей, летающих самолетами. Если вы думаете, что число жертв незначительно...
Смит не успел договорить, как Чиун перебил его.
— Сами смерти не так уж и важны. Не грабители и убийцы делают дороги опасными и непроходимыми. Они в худшем случае убьют нескольких людей. Самое страшное, что люди начинают бояться. А если путешественники поверят, что поездки их небезопасны, то перестанут пользоваться дорогами. А дороги вашей страны проходят в воздухе.
— Да, такая опасность существует, — согласился Смит.
— Более, чем опасность, — возразил Мастер Синанджу. — Конец цивилизации. Не будет обмена товарами, не будет обмена идеями.
— Нам еще повезло, что газетчики пока ничего не разнюхали, — сказал Смит. — Как вы думаете, сумеете убедить Римо в необходимости вашего вмешательства?
— Попробую, император, — ответил Чиун, хотя не был уверен, что у него что-нибудь получится.
Но про себя он точно знал, что не даст погибнуть этой цивилизации, ведь он Мастер Синанджу, который принял на себя обязательство защищать ее. Провал ляжет на него несмываемым позором, и в непрерывной цепи почивших предшественников и будущих потомков он навсегда останется, как человек, запятнавший титул Мастера Синанджу.