В объятиях Шамбалы

Мулдашев Эрнст Рифгатович

Монах исподлобья смотрел на меня. Шестигранный камень лежал предо мной. А мысли, эти шальные мысли, весело вертелись в голове, напоминая о своей силе и как бы приговаривая, что главное в Человеке — это Мысль, поскольку на Том Свете он, Человек, и есть Мысль, так как он зарожден там, в Мире Мыслей или Мире Свободного Времени, которым напрямую управляет сам Бог — Властелин Свободной Энергии Времени.

Я ненароком вспомнил разговоры на кухне — чисто российскую привычку, когда двое или трое мужчин или женщин, открыв бутылку водки и накурив до состояния, когда можно «топор вешать», до такой степени распаляются в задушевном разговоре, что им, сидящим на кухне, кажется, что их слышит весь мир. А мир их и в самом деле слышит. Мне кажется, что ни одна мысль не проходит просто так. А если однотипных мыслей у людей много, то эти мысли в какой-то момент могут суммироваться и начать

самостоятельно влиять на сознание людей, называясь, в периоды революционных ситуаций, «политическим настроением масс». Научное подтверждение этому нашли, как я уже писал, японские ученые, описавшие так называемый «феномен сотой обезьяны», когда одна из обезьян на одном из японских островов догадалась мыть батат (сладкий картофель), брошенный учеными в песок. Когда эта «прогрессивная» обезьяна научила этому полезному делу других сородичей (чтобы песок не скрипел на зубах), а другие обезьяны к тому же стали учить еще и других, то, когда мыть батат научилось около 100 обезьян, наступил такой момент, что все обезьяны всех японских островов (а их много!) вдруг одновременно научились мыть бататы, брошенные в песок. Сработал какой-то мощный информационный механизм накопления и распространения мыслей.

Я вспомнил рассказ одной моей английской пациентки, которая поведала мне о том, что причиной ее болезни явился стресс, вызванный тем, что ее любимый человек уехал из родного Лондона в Нью-Йорк, где ему предложили более выгодную работу. Через год, когда они встретились вновь, она, англичанка, не узнала своего любимого — он стал безобразно жаден. Она долго боролась с его жадностью, носившей, по ее словам, патологический характер, но ничего не смогла сделать — перед ней стоял тот же лондонский парень, но чужой, в глазах которого была другая страсть — деньги, перед которой меркла она, эта красивая англичанка. Он даже, оказывается, сказал ей однажды, что расплачиваться за ужин в кафе пришла ее очередь. И она, эта англичанка, была абсолютна убеждена в том, что Америка «заразила» ее любимого жадностью, и что жадность есть… заразная болезнь, а вся Америка есть «инфекционная бомба», где в качестве «инфекции» выступает жадность — основа американского образа жизни. Она, потеряв своего любимого, хотела даже предложить бывшей колонии Англии заменить свой полосатый флаг на флаг с изображением доллара.

Я понимал, что не зря гениальный русский ученый Влаил Петрович Казначеев предложил термин «информосомы», научно доказав, что информация может неведомым образом распространяться. И мне показалось, что в основе этих «информосом» лежат, если так можно выразиться, «сгустки мыслей», способных беззастенчиво внедряться в другие организмы, заставляя их мыслить или делать то, что заложено в этих «сгустках мыслей».

— Не зря… не зря так противно находиться рядом с жадным человеком, — подумал я. — Они, эти жадные идиоты, являются источником «жадной заразы». Но как приятно находиться рядом со светлым человеком! Он тоже является источником чего-то свет лого и хорошего. Информосома информосоме рознь! И… как много зависит от мыслей!

Я продолжал стоять на месте, не отрывая взгляда от шестигранного камня, выточенного Миларепой. Ребята не беспокоили меня — они меня понимали, и как мне казалось, даже чуть-чуть жалели меня за то, что мысли, эти вездесущие мысли, будоражили меня так, что… натуральные информосомы градом сыпались из моего сознания. А я грустил, тихо грустил, недоумевая по поводу того, что люди так и не могут понять, что счастье отнюдь не в деньгах.

Я уже понимал, что Мысль не может не быть живым существом, поскольку родоначальный Тот Свет — праматерь всех форм жизни — есть Мир Мыслей и что каждый из нас, оказавшись там, превратится в Человека-Мысль — Свободного, Изначального и Великого, ведомого только Создателем, давшим всему живому главное — способность мыслить.

— Бойтесь злых мыслей! — захотелось крикнуть мне. — И как здорово, что вы иногда собираетесь на кухне, освобождая с помощью алкоголя и сигарет свои мысли, чтобы поговорить о таком, таком… Но… говорите, пожалуйста, по-доброму!

Но я молчал. Я продолжал созерцать шестигранный камень. Вскоре ход моих мыслей опять перекинулся на Мертвых. Я понял, почему нужны Мертвые. Они, не обремененные проблемами тела, нужны здесь, на Земле, чтобы жить в мире земных мыслей и управлять этим миром. Мертвый — это тоже Человек-Мысль, но земной Человек-Мысль. Он нужен здесь, на Земле, ведь Человек-Мысль Того Света есть космический Человек-Мысль. И на Земле, как говорится, проблем хватает; например, охранять священные заклинания, следить за ходом мыслей людей, стремящихся попасть в Сомати-пещеры,

следить за мысленными устремлениями обычных «двигающихся» земных людей, определять угрозу появления предвестников глобальных катастроф, способствовать наказанию заблудших людей и многое другое. Мы просто мало знаем о Мертвых и не понимаем их роль для жизни на Земле! А она, эта роль, колоссальна! Стражами наших мыслей можно назвать Мертвых, тела которых покоятся в глубоких подземельях Тибета и Гималаев!

Не зря йоги стремятся хоть чуть-чуть походить на Мертвых, отрекаясь от телесных забот и в процессе медитации входя в земной Мир Мыслей! Не зря йог-Миларепа стремился стать полноценным Мертвым! Не зря про йогов говорят, что они очищают мысленную ауру Земли!

Резкая желудочная боль прервала ход моих мыслей. Я понял, что кто-то (наверное, Мертвый!), прочитав ход моих мыслей, решил еще больше очистить меня, изгнав из меня еще больше негативной энергии, накопившейся во мне.

Я слегка согнулся, стараясь не застонать. Но гримаса боли на лице, видимо, выдала меня.

— Шеф, что? Опять заболело? — Селиверстов ласково положил руку мне на плечо.

— Да. Не обращай внимания! Долина Смерти… Я бы назвал ее Долиной Мертвых… Там вступают в силу законы Мертвых и там нет места законам живых! Только тот, кто может принять законы Мертвых, пройдя через испытания… Неужели вся наша жизнь есть сплошная ошибка! — прохрипел я.

Я мутным взглядом провел по окружающим меня горам. Горы как бы колыхались в разряженном воздухе и как бы напоминали, что они не мертвые. Да и существует ли в природе что-либо истинно мертвое? А может быть, словом «мертвое» древние мыслители отображали понятие «неподвижное», зная, что все и вся в природе живое? А может быть, То, что является неподвижным в материальном мире, в Мире Мыслей живет более интенсивной жизнью, чем Те, которые умеют двигать руками и ногами? Может быть…

Вдруг я почувствовал себя кем-то наподобие зверя в зоопарке, выставленного на обозрение любопытствующим людям. Неужели Мертвым дозволено проникать в таинство мыслей каждого человека? Неужели это так?

Я, на мгновение забыв про боль, задумался над этим вопросом и понял, что это так. Более того, Мертвым дозволено влиять на наши мысли и… наказывать… или очищать… Ну что ж, мы живем на виду, как в зоопарке! Но… извините, думать надо чище, тогда нечего будет скрывать!

Я подумал о том, что любой человек, наверное, в той или иной степени способен читать мысли. Положа руку на сердце, мы должны сознаться, что очень часто верим не словам, а глазам, в которые мы смотрим. О, как часто это бывает! Попробуйте поговорить с человеком, который не смотрит Вам в глаза, — вы сразу ощутите дискомфорт — информации не хватает! Наш Дух (или Человек-Мысль) затаен, но он все равно проявляется, и это выражается в том, что мы все-таки, хоть чуть-чуть, читаем мысли друг друга. Но нам оставлено только это «чуть-чуть»; какой-то мощный разум, формируя программу трехмерной земной жизни, решил подарить людям «таинство мысли», хотя наш Дух способен и на такое, такое… Вот и живем мы в тайне друг от друга, потому что нам… хочется казаться добрыми и щедрыми, хотя на самом деле… Да и не наступили еще времена искренности, потому что счастья искренности можно достичь только через тернии.

А Мертвые, наверняка, могут позволить себе счастье быть искренними, потому что все они, как на подбор, имеют Чистые Души и, представляя собой особую земную форму жизни Человека-Мысли с законсервированными на всякий случай телами, судачат, наверное, читая мысли обычных земных людей, о том, что мы так глупо уклоняемся от главного идеала — Искренности, раз за разом впитывая в себя мысли Чужого Бога, извращенно заставляющего верить в то, что Бог — это Ты, а идеал — это Богатый Человек. И им, Мертвым, хочется, по-видимому, для хохмы законсервировать тело богатого и жадного человека, чтобы поговорить с ним «как на духу» и посмотреть на него — прозрачного и летающего — без его «двигающейся телесной машины», в угоду обслуживания которой он так глупо посвятил самого себя. Ужас, наверное, охватит этого «бывшего богатого человека», когда он поймет, что у него… уже нет желудка.

Я поморщился от боли. Сняв рюкзак, я полез в него и достал желудочные таблетки. Положив их в пересохший рот, я ощутил, что не могу их проглотить. Равиль, увидев это, полез в свой рюкзак, достал бутылку с водой и подал ее мне. Наконец я почувствовал, что таблетки дошли до моего желудка.

— Сергей Анатольевич! А у тебя желудок когда-нибудь болел? — спросил Селиверстова Рафаэль Юсупов.

— Ну… если переем… А что?

— Да так, ничего.

— Вы на что-то намекаете, Рафаэль Гаязович! — Селиверстов насупился.