В огне повенчанные. Рассказы

Лазутин Иван Георгиевич

Веригин молча пожал плечами, усмехнулся и пододвинул Воронову стакан.

Лицо командующего стало неожиданно строгим.

— Если еще раз увижу, что ты кокетничаешь с медсестрами и в это время забываешь о командующем — будешь ходить у меня в обмотках и в замасленной фуфайке! — Воронов разлил по стаканам водку, достал из блюда соленый огурец, разрезал его пополам и, поднеся к лицу ломоть хлеба, потянул в себя терпкий ржаной дух.

— Вы же сами говорили, товарищ генерал, что розы цветут даже тогда, когда стреляют пушки, а соловьи поют, когда от ран умирают солдаты… — ответил ординарец, картинно подбоченясь.

— Знаешь что, мил человек… Хватит краснобайствовать. Сегодня я дьявольски устал.

Не до тебя. — Чокнувшись с Веригиным, Воронов спросил: — Чей блиндаж у вас тут поближе?

— Штабной, — ответил Веригин, встал и вышел за тесовую перегородку. — Лейтенант! Проводи ординарца командующего к полковнику Реутову! На ночлег. И доложи.

Когда ординарец вышел из отгороженной части блиндажа, где стояли две кровати, стол и два стула, Веригин сел на чурбан и поднес свой стакан к стакану командующего.

— Спасибо, Николай Николаевич.

— За что?

— За то, что навестили нас, посмотрели, как мы тут живем и сухари жуем.

Ели молча, с аппетитом похрустывая крепкими огурцами, пахнущими укропом и чесноком.

Было уже двенадцать ночи, когда Воронов заговорил о своих впечатлениях, которые он вынес, посетив полки и батареи дивизии.

— Что я тебе скажу, Романыч? От зари до зари колесил я по твоей линии обороны. Приказ Верховного: побывать во всех московских дивизиях народного ополчения и доложить об их боеготовности. Завтра утром вылетаю в Москву. В обед должен докладывать. Твою дивизию оставил напоследок. У Сталина к ней особое внимание. Почему — ты понимаешь. Линия нанесения немцами стратегического удара, железная дорога, автострада… и все такое прочее. — Командующий смолк. Прикурив от керосиновой лампы, закрепленной на неструганом сосновом столбике, он продолжил: — Побывал я у тебя и расстроился. — Выпустив облачко дыма, Воронов как-то испытующе посмотрел на Веригина, словно ожидая его обязательного «почему». И не ошибся.

— Почему? — Веригину сразу стало душно.

— Ты из деревни, Романыч?

Вопрос показался комдиву странным.

— Из глухой, смоленской, самой что ни есть захолустной.

— Ты не обращал внимания, как свиньи пробираются в огороды и как потом вспахивают грядки?

Веригин встал, прошелся по блиндажу, прикурил от лампы. Он даже не знал — зачем это сделал: у него в кармане лежала коробка спичек.

— Что-то не пойму, Николай Николаевич. Какая тут связь? Война и свиньи?

— Не с войной связь, а с тактикой фашистских бронированных свиней! — резко проговорил командующий. Он тоже встал и тоже зашагал по отсеку блиндажа. Высокий, могучий, разгоряченный разговором. — Свинья никогда не сунется в огород там, где ограда прочна. Ткнется носом — и в сторону. И рыщет, и рыщет, пока не найдет в изгороди слабое место. Ведь так?

— Так.

— А уж если свинья найдет в изгороди слабое место — вот тут держись!.. Ей бы только просунуть пятачок, а там она раздвинет любые колья, холкой поднимет любые жерди. Прозевал этот момент — и у тебя пол-огорода вспахано. Так вот, дорогой мой, у немцев та же тактика. Только в отличие от вульгарной деревенской свиньи, которая рыщет, как бы залезть в огород, огромная фашистская бронированная свинья тактикой своего проникновения клиньями захватила Европу. На первый взгляд, все очень просто, как дважды, два четыре. А в действительности… на душе у меня тревога.

— Чего вы боитесь, Николай Николаевич? — Веригин заметил, что щеки командующего порозовели.

— Боюсь одного — когда эта ненасытная бронированная лавина подойдет к полосе днепровской обороны, она не пойдет на твои батареи, на твои гаубицы, на твои морские дивизионы тяжелых орудий. Она свернет левее — к твоему правому, менее сильному соседу, а у твоего правого соседа тоже есть правый сосед… А он еще слабее… И вот там-то эта

бронированная скотина может прорвать линию обороны. Она будет стараться рвать там, где тонко. А где именно тонко — это немецкая армейская разведка за годы войны научилась определять классически. — Придавив догоревшую папиросу в консервной банке, служившей пепельницей, командующий достал спички и закурил новую папиросу. Он заметно волновался. — Вот этим-то я и встревожен, Владимир Романович. И тревога эта во мне усилилась трижды, когда я осмотрел твое хозяйство. Ты сильнее своих соседей в три-четыре раза. Организация обороны в твоей дивизии надежная, грамотная. Учтено все: вероятное направление удара, складки местности, отработаны вопросы взаимодействия и поддержки… Вся огневая система организована продуманно, противотанковая оборона тревоги тоже не вызывает. Не поленились ополченцы и с запасными позициями и маскировкой… Твою полосу обороны можно приводить в академиях как классический пример на занятиях по тактике оборонительного боя. Обо всем этом вкратце я должен доложить Сталину…

— Спасибо, Николай Николаевич. Ополченцы Москвы поклялись с Днепра не уйти.

— Электризованные проволочные сети между Шатиловым и Яковлевым меня порадовали. Такого я еще ни у кого не видал. Правда, с конной тягой у вас, как и у соседей, дело швах. Лошади хорошие, свежие, упряжка — дрянь. Выкручивайтесь пока как-нибудь на местных ресурсах.

— За лошадей, Николай Николаевич, передайте командующему фронтом спасибо. Семен Михайлович прислал то, что надо. А вот с артиллерийской амуницией бьемся как рыба об лед. Хомуты и седелки с помощью райисполкома достали в местных колхозах, а постромки рвутся, как гнилая пряжа. Пушки тяжелые, а сыромятные ремни никуда не годятся. Нам бы десятка два тягачей для тяжелых орудий. И надежную амуницию. А то ополченцы чуть ли не на руках таскают пушки. При содействии местных райкомовских товарищей военизировали всех стариков шорников окрестных деревень.

— Твою просьбу, Романыч, передам Буденному. Хотя не обещаю, что все, что просишь, получишь завтра же. Буденному сейчас очень трудно. Всем трудно.

— А как вы находите ложные батареи моряков?

— Художники! Настоящие муляжисты! В двадцати шагах не отличишь от настоящих орудий. Для хитрости даже немножко подмаскировали их, чтобы не обнаружить явную ложь. А вот маскировка гаубиц до конца не доведена. Подскажи командиру полка, чтобы погуще забросали вениками маскировочные сети. Благо, сейчас осень. Все желтеет, а рядом лес.

Веригин сделал пометку в блокноте.

— Да, чуть не забыл, — спохватился командующий. — Подошли к соседу справа с десяток технически грамотных саперов. Для борьбы с танками ополченцы Гаранина придумали самодельные мортиры. Из этих штук можно прицельно бить по танкам бутылками с зажигательной смесью. Радиус точного попадания — пятьдесят — шестьдесят метров. Видел своими глазами. Эффект впечатляющий. Хотя средствами противотанковой обороны ты по сравнению с соседями не обделен и вопрос этот не вызывает у меня даже малейшей тревоги, но тем не менее кашу маслом не испортишь. Хорошее перенимать не грех. Если дело дойдет до утюжки окопов, эти мортиры будут незаменимы в борьбе с танками.

Веригин снова сделал пометку в блокноте.

— Я об этих мортирах-самоделках слышал. Но, честно говоря, в эффект не верил. Завтра же пошлю к Гаранину своих людей.

— Сошлись на меня. Гаранин с норовом. Вдруг не захочет поделиться секретом фирмы? — Только теперь командующий заметил на дверной сосновой стопке осколок зеркала, закрепленный гвоздями. — У тебя, брат, полный сервис.

— Привык бриться стоя. И каждое утро.

— Посоветуй регулярно делать это своему начальнику штаба. Вид у него прямо-таки неважнецкий. Да и руки почему-то трясутся…